Панургово стадо

– Гм… не можете… Ну, так хоть пятишницу дайте…

– К сожалению, и в этом принужден отказать вам.

– Э, да ведь вы, голубчик, мы знаем вас! Вы человек денежный! В некотором роде собственник! – подмигивал Полояров; – у вас деньга водится!.. Одолжите, если не можете пяти, хоть зеленую… Ей-Богу, честное слово, отдам, как только получу.

Хвалынцев, видя, что тут ничего не поделаешь, вынул и дал ему трехрублевую бумажку.

– Сочтемся! – пробурчал Ардальон, пряча ее в карман и даже не кивнув головой. – А послушайте-ка, батенька, – промолвил он, – переходите-ка в наш лагерь, в нашу коммуну! Ей-Богу, самое любезное дело! Вы подумайте! Это статья дельная. У нас ведь и женщины есть в нашей общине, – как-то двусмысленно прибавил Полояров, словно бы имел затаенную мысль поддеть на соблазнительный крючок Хвалынцева.

– Нет, слуга покорный, – иронически поклонился Константин Семенович и пошел из ресторана.

Полояров подозрительно и сурово поглядел ему вослед и мрачно нахлобучил на глаза свою войлочную шляпу. Длинные хвосты широких лент развеваясь понеслись за ним сзади. Он вышел на Невский и пошел отыскивать Анцыфрова с Лидинькой, которых и нашел, наконец, у Аничкина моста.

– Послушай, Полояров, это, наконец, из рук вон! – запальчиво обратилась к нему Лидинька (с приездом в Петербург она очень прогрессировалась и, не стесняясь никем и ничем, «по принципу» говорила Полоярову с Анцыфровым прямо «ты»). – Это черт знает что! С какой стати ты водишься с этим господином?

– С каким господином? – покосясь на нее, проворчал Ардальон. – Чего ты?!

– С этим фатишкой, аристократишкой… Чего ты увязался за ним к Доминику?

– Увязался!.. Вовсе не увязался! Я сам по себе был. Скорей же он сам за мной увязался, а уж никак не я! – оправдывался Полояров.

– Я из вашего давешнего разговора совершенно убедилась, что этот господин и невежа, и подлец! – раздраженно тараторила Лидинька. – Заодно с жандармами, заодно с полицией. Оправдывает правительство…

– Ну, где же оправдывает! – попытался было заступиться Ардальон.

– Пожалуйста, ты не противоречь! – перебила Затц. – Сама знаю, что говорю! Учить меня нечего! Этот гнусный индифферентизм, этот небрежный тон, как будто удостоивает, снисходит, говоря с нами; еле поклонился… уходит, руки не протягивает… Нахал, подлец, фатишка и мерзавец! А ты с ним якшаешься!

– Да честное же слово, он сам! Я и не думал… Мне что? Мне на него плевать! – отчурался Ардальон от ее нападений.

– А мы с Анцыфровым положительно убеждены, что этот господин в связи с Третьим отделением! – брякнула вдруг Лидинька.

– Ну, вот… Почему ты думаешь?

– Так. Это мое убеждение.

– На чем же оно основано?..

– А хоть на том, что он не арестован… Почему он не арестован, когда других то и дело берут?.. Зачем? Почему? я тебя спрашиваю…

– Гм!.. – глубокомысленно промычал Полояров, подумав над ее словами. – А, впрочем, черт его знает! Мне и самому, пожалуй, сдается, что тут что-то подозрительное…

– Да уж поверь, что так. У меня на этот счет нюх! Отличный нюх есть! – горячо убеждала Лидинька. – Наконец, вспомни, в Славнобубенске эта дружба его с отъявленным, патентованным шпионом; разве это недостаточное доказательство?

– Ну, и черт с ним! Шпион, так шпион! Нам-то что? Не знаться с ним больше, да и вся недолга! – порешил Полояров.

– Нет, брат, Ардальоша, ты этого так не говори! – вмешался золотушный пискунок; – это так оставить нельзя! Долг каждого порядочного господина, если мы узнали такую штуку, наш прямой долг чести предупредить поскорей порядочных людей об этом, а то ведь другие пострадать могут…

– Конечно! разумеется! – подхватила Лидинька. – Чем более шпионы будут известны, тем более мы безопасны.

Вскоре столкнулись они с одною студентскою кучкою и затесались в нее.

– Господа, будьте осторожнее со студентом Хвалынцевым, – внушительно-веским тоном предупредила Лидинька.

– С Хвалынцевым?.. Что такое? – отозвались ей из кучки.

– Да уж так!.. Мы только для вашей же пользы предупреждаем: будьте поосторожней! – погрозился Анцыфров. – Знаете, чай, песенку:

У царя у нашего
Ловких слуг довольно…

Студенты переглянулись. По лицам их пробежала тень сомнения, недоумения… Однако сообщение Лидиньки было принято к сведению.

Два-три таких «будьте поосторожней», оброненные в двух, трех кучках, послужили совершенно достаточным поводом, чтобы молва полетела из одной группы в другую, из другой в третью и т. д. и т. д. – и тень сомнения на личность честного товарища была брошена, а иные приняли ее тотчас же, сразу за несомненную истину. Масса, в такие дни и в таких положениях, какие были тогда переживаемы петербургским студентством, обыкновенно становится весьма способною на подозрительность, на недоверие к личностям, даже весьма ей близким. Она как бы теряет, во многих случаях, чутье распознавания своих от чужих, черное от белого, и в том подозрительном недоверии во всем склонна видеть одно только черное, в отношении которого становится весьма легковерна.

VIII Герой в иных витает сферах