Панургово стадо

– Да, ваше превосходительство изволили совершенно справедливо заметить, – сказал он тихо и медленно. – В наш век действительно появилось – к прискорбию истинной церкви – очень много людей, которые говорят, что их церковь в одном только сердце построена; но – странное дело! я сам знаю очень много подобных и почти всегда замечал при этом, что если церковь в сердце, то колокольня непременно в голове построена… и колокола вдобавок очень дурно подобраны.

И сказав это своим старчески-ровным, спокойным голосом, владыка поднялся с места.

– Извините, ваше превосходительство, что беспокоил вас, – поклонился он губернатору; – а мне пора и к дому.

Непомук, не удерживая его, пошел провожать до передней.

Фон-Саксен был жестоко уязвлен словами Иосафа. В первую минуту он покраснел и закусил губы, но, тотчас же овладев собою, изобразил одну только улыбку презрительного пренебрежения – дескать, эти слова оскорбить меня никак не могут: я слишком умен и слишком высоко стою для этого!

– Какая грубость! Malotru! [56] – быстро вошел в столовую Непомук, выражая и лицом, и голосом, и походкой значительную степень негодования. Он словно бы желал показать, до какой степени возмущена вся его внутренность. – Это, наконец, чистое невежество!

– Ну, что ж! – с небрежною снисходительностью погримасничал Саксен, – на это ведь нельзя сердиться, он, во-первых, уже в тех пределах старости, за которыми все простительно, а во-вторых… во-вторых… чего ж вы хотите от людей его звания? Это вполне понятно!

Однако же, произнося все эти успокоительные фразы для внешнего ограждения своего достоинства, барон в душе весьма был зол на владыку, ибо самым живейшим образом отнес на свой собственный счет его последнее слово.

– Это, наконец, уж Бог знает чтó такое! – в прежнем тоне продолжал Непомук; – до которых же пор будут продолжаться эти вмешательства!.. Ведь я не вмешиваюсь в его управление, с какой же стати он в мое вмешивается? Этого, наконец, уже нельзя более терпеть, и я решительно намерен сделать представление об ограждении себя на будущее время.

– О чем это он просил, я хорошенько не понял? – не выказывая особенного любопытства, с обычною небрежностью спросил фон-Саксен.

– Mais… imaginez-vous, cher baron [57], администрация отдает человека под надзор полиций за зловредность его действий, за явный призыв к неповиновению власти, за публичный скандал, за порицания, наконец, правительственного и государственного принципа, администрация даже – каюсь в том! – оказала здесь достаточное послабление этому господину, а его преосвященство – как сами видите – вдруг изволит являться с претензиями на наше распоряжение, требует, чтобы мы сняли полицейский надзор! Если мне на каждом шагу будут делать подобные загвоздки, я ни за что не могу отвечать перед правительством!

– Н-да; его преосвященство беспокойный, очень, очень беспокойный человек, надо сознаться в том! – многозначительно шевельнув усами, с некоторым прискорбием заметил Пшецыньский.

– Помилуйте! – волновался губернатор, – я из крайней необходимости учреждаю над школой административный надзор, поручаю его человеку, лично известному мне своею благонамеренностью, человеку аттестованному с самой отличной стороны директором гимназии, человеку способному и прекрасному педагогу, а его преосвященство вмешивается в дело и видит в этом распространение каких-то зловредных идей, а сам вступается за господина, который устраивает антиправительственные демонстрации! Это наконец ни на что не похоже! При таких порядках, и особенно в настоящее смутное время, я решительно отказываюсь управлять губернией, если правительство не позаботится оградить меня! Или я губернатор, или я пешка!

– Но зачем же вы не делаете представления? Чего же ждать еще? – заметил фон-Саксен. – На вашем месте я давно бы постарался оградить себя.

– Ах, барон! – прискорбно вздохнул губернатор; – это не так-то легко, как кажется; у них там в синоде я не знаю какие порядки и какими соображениями они руководствуются: для нас это вполне terra incognita [58]; но… я очень рад, что все это случилось при вас, что вы сами были свидетелем… Теперь вы видите, что это такое! Я непременно приму свои меры, и приму их немедленно; а будет ли успех, ей-Богу, не знаю!

– В успехе нечего сомневаться! – авторитетно решил барон. – В этом случае, если что будет зависеть от меня, я, конечно, подтвержу одну только голую истину. Но этого, действительно, невозможно так оставить!

Непомук не продолжал, и разговор на этот раз прекратился. Веселое расположение духа его было поколеблено, и завтрак испорчен. Тем не менее это неприятное приключение не изменило программу нынешнего дня, и пикник устроился своим порядком.

На другой день в почтовой конторе были приняты, с казенными печатями, четыре пакета для отправки в Петербург: один от владыки, другой от губернатора, третий от жандармского штаб-офицера и четвертый от барона Икс-фон-Саксена.

XXIV С неба свалилось