Панургово стадо

В двенадцатом часу он уже был на палубе и все старался держаться более за трубою, по ту сторону борта, которая обращена к Волге. Ему не хотелось, чтобы кто-либо из знакомых мог заметить его: он думал избежать обыкновенных в этих случаях расспросов.

Но вот уже раздался последний колокол, капитан с белого мостика самолично подал третий пронзительный свисток; матросы засуетились около трапа и втащили его на палубу; шипевший доселе пароход впервые тяжело вздохнул, богатырски ухнул всей утробой своей, выбросив из трубы клубы черного дыма, и медленно стал отваливать от пристани. Вода забулькала и замутилась под колесами. Раздались оживленнее, чем прежде, сотни голосов и отрывочных возгласов, которые перекрещивались между пристанью и пароходным бортом.

– Прощайте!.. Прощайте!

– Возвращайся скорей.

– Adieu-u!

– Adieu, ma chère!.. [59]

– Ы! черт, леший! Право, черт!

– До свиданья, Валентин Захарыч.

– N’oubliez pas!.. [60]

– Эх! Опоздал! Савоха, ведь говорил те, дьяволу…

– Батюшки!.. батюшки!.. Я еще не села! Подождите! Не отчаливайте!

– Кланяйтесь ее превосходительству!

– Хорошо, хорошо!

– В Тетюшах не забудь, голова, забросить…

– Auf wiеdersehen, mein liebster! auf wiedersehen! [61]

– He плачь, бабонька! Ничаво!

– Ей!.. косушку!.. косушку-то!..

– Есть!

– Шерочка! dites à la princesse, quand elle reviendra… [62]

– Маничку поцелуйте!..

И т. д. и т. д.

Головы кивали, некоторые руки крестились, белые платки кое-где мелькали в воздухе; рядом с ними крутились шапки в поднятых руках. Иные лица глупо улыбались, иные кисло слезливились и куксились. Полояров вздохнул совсем свободно и вышел из-за трубы.

– Ардальон Михайлыч! Ардальон Михайлыч! – раздались отчаянные голоса с пристани.

Он с неудовольствием метнул взор в ту сторону. Там, протискавшись к самому борту, стояли, вопили и махали ему руками запыхавшийся Анцыфров и удивленная Лидинька Затц.

Ардальон приподнял войлочную шляпу.

– Мы сейчас только что от вас, – кричала Лидинька. – Что это значит?.. Так внезапно!.. Куда это?

– К черту на кулички! – ухмыльнулся Полояров и сделал ей ручку.

– И даже не простившись!.. Хорош, батюшка!

– Чего там «не простившись»! Ну, прощайте!.. Прощаюсь, ангел мой, с тобою! – продекламировал он и захохотал своим несуразным смехом.

– Свинья! – злобственно буркнула ему Лидинька и оскорбленно отвернулась.

– Что ж это?.. Что ж это теперь?.. Как же я-то? – в недоумении расставляя руки, лепетал смущенный Анцыфров.

Лидинька не отвечала ему и с видом рассеянного равнодушия оглядывала суетню удалявшейся в город публики.

Анцыфров, как брошенный на берегу щенок, который, приподняв переднюю лапку, визгливо тявкает и смотрит, виляя хвостиком, на удаляющегося хозяина, провожал теперь глазами все далее и далее отходящий пароход и недоумело шептал себе:

«Господи!.. Как же я-то теперь, ей-Богу!.. Как же это, право!..»

– Володенька! – повернулась к нему Затц, когда на пристани почти уже никого не осталось, – давайте мне вашу руку. Объявляю вам, что отныне я назначаю вас бессменным адъютантом при моей особе.

Последние слова были сказаны ею не без игривого кокетства, что весьма удивило плюгавенького пискуна, ибо Лидинька никогда еще не обращалась к нему в подобном тоне.

– Ну, что же вы, хомяк эдакой! – дернула она его за рукав. – Слышали мое приказание? Давайте руку и пойдемте.

Анцыфров самодовольно пискнул, и крендельком подставив руку, на которую крепко и выразительно оперлась стриженая дама, задорным воробьем поскакал с нею вверх по сходням.

XXXII В Жегулях

На левом берегу Волги, у протока Куньей Воложки, окруженной темными лесистыми горами, приютился городок Ставрополь со своими двумя каменными церковками. Начиная от этого городка, Волга берет прямо к востоку до двух совершенно однообразных, похожих одна на другую, каменистых гор, которые называются поэтому «Двумя Братьями». Один брат стоит на правом берегу, другой как раз насупротив его, на левом. С этого последнего места будет виднеться уже направо к югу, в голубоватой дали, город Самара. От Самары Волга круто пойдет на запад, вплоть до города Сызрани. Несколько выше Ставрополя, на правом берегу, лежит деревня Жегуля, и весь заворот Волги от Жегулей до Сызрани известен под именем Луки Самарской. В России редко найдется место красивее гор Жегулевских, известных просто под именем Жегулей. На всем протяжении их, верст на восемьдесят, Волга, сжатая между крутизнами, словно широчайший канал, течет ровно, прямо, стрелой. «Словно бы она тут тебе враз кнутом шибанута», говорят о ней местные поволжане, характеризуя прямолинейное направление своей «матушки».

Дичь, глушь, тишина и величие.