Панургово стадо

– Но я… я могу сказать, как дело было-с, как вы у меня в кабинете все это читали, как торговались…

– Можете! – согласился Полояров. – А где, позвольте узнать, – где у вас на все на это свидетели найдутся? Дело-то ведь у нас с глазу на глаз идет, а я – мало ль зачем мог приходить к вам! Кто видел? кто слышал? Нет-с, почтеннейший, ни хера вы на этом не возьмете! И мы ведь тоже не лыком шиты! А вы лучше, советую вам, эдак душевно, по-Божьи! Ну-с, так что же-с? – вопросительно прибавил он в заключение, – говорите просто: желаете аль нет?

– Не желаю, – тихо и как бы стыдливо сказал, наконец, Верхохлебов, упорно глядя на ковер сильно потупленными глазами. В эту минуту у него просто дух захватило, «а ну, как хватит, каналья, сейчас такую цифрищу, от которой семь кругов огненных в глазах заколесятся?!»

– Не желаете? – прищурился Ардальон. – Ну, так покупайте за тысячу рублей!

Верхохлебов чуть с места не вскочил, чуть в глаза не расхохотался своему мучителю, чуть дураком его не назвал. Но ярославская сметка молнией озарила его голову. Он тотчас же быстро сообразил положение противника, сравнительно со своим собственным, и солидно сдержал себя от всяких сильных и неуместных проявлений своих чувств и мыслей.

«Эге! – подумал он. – Малый-то, как видно, голяк, щелкопер… Ну, друг любезный, для тебя и тысячи, значит, уж больно много. Не к рылу тебе деньги такие… Не умеешь ты ими пользоваться!»

– Хе, хе, хе! – тихо засмеялся он в бороду, с чисто великорусским шильническим лукавством истого кулака. – Тысячу!.. За что же-с тут тысячу?.. Как это вы легко такие крупные суммы валяете!.. У меня ведь не самодельная, чтобы на ветер, зря, по тысяче кидать!.. А вы не заламывайте – вы по душе скажите!

– Н-н… нет, менее тысячи нельзя, – запнувшись, сказал Полояров, и в голосе его явно дрогнуло внутреннее сомнение.

– Чего тут нельзя!.. Вам нельзя взять, а мне нельзя дать – у каждого, значит, свои расчеты. А вы возьмите половинку? пятьсот? ась? Пятьсот рубликов? Что вы на это скажете?

– Н-нет, пятьсот слишком мало… Пятьсот невозможно!..

– Эх, любезнейший! Ну, что вы мне говорите! Ведь напечатать-то, так вам за нее сущую пустяковину дадут! Знаем мы тоже, что вашему брату платят-то! Ну, что ж это такое? – говорил Верхохлебов, взяв рукопись и перелистывая ее да прикидывая на вес по руке. – Так себе, жиденькая тетрадочка… Ну, сколько тут листиков-то этих? Сущая безделица! Поди-ка, и всей-то бумаги на четверть фунта не будет, а вы вдруг – тысячу! Берите-ка лучше по чести пятьсот! Деньги хорошие! Ведь экие куши на панели не валяются… берите, что ль, а то я неравно рассержусь!

– Нет, пятьсот мало… Ей-Богу, нельзя, никак нельзя мне! – полусдавался колеблющийся обличитель.

– Ну, так печатайте! Мне все равно!.. Мне это равно что наплевать, коли вы чести не понимаете! – решительно махнул рукой Верхохлебов. – Прощайте! Извольте уходить отсюда!.. Извольте!.. Мне некогда тут с вами!.. Поважнее вашего дела есть. Ступайте, любезнейший, ступайте!

И он его выпроводил за двери.

«Что же, коли напечатать ее? – грустно раздумывал Полояров, очутясь уже вне кабинета, – ведь тут не более как два с половиной листа печатных, а дадут за них… ну, много-много, коли по пятидесяти с листа… И то уж красная плата! Значит, за все сто двадцать пять, а гляди, и того меньше будет… Что ж, пятьсот рублей цена хорошая, ведь это выходит по двести с листа. Да такой благодати вовек не дождешься! Ну его к черту, помирюсь и на этом!»

И он направился обратно к кабинету.

А в это самое время Верхохлебова одолевали мысли и сомнения другого рода.

«А ну, как напечатает! – волновался он в нерешимости. – Ведь скандал-то какой! Скандалище!.. А тут Анна… а тут срам, позор… да и следствие, пожалуй!.. Вернуть его нешто? Уж куда ни шла тысяча! Дам ему!»

И он тоже направился вдогонку за Полояровым.

Столкнулись они в самых дверях.

– А, вы еще здесь!.. Чего вам? – окинул его патриот притворно-удивленным взглядом, сразу смекнув, что фонды его не совсем еще плохи.

– Я, Калистрат Стратилактович, согласен, – угрюмо проговорил обличитель.

– То есть насчет чего-с это? – прищурился тот с обычным шильничеством.

– Да насчет пятисот… Уж так и быть! Для вас только!

– Ах, насчет пятисот!.. Да-с; ну, так что же?

– Вот вам рукопись, и позвольте деньги.

– Да-с… Рукопись? Очень хорошо-с. Так вы теперь согласны?.. Так-с, так-с… Да я-то вот, видите ли, не согласен уже: я раздумал.

– Как же это так, право! – почти жалобно простонал Полояров.

– А так, что надо было не привередничать, а сразу брать тогда, когда давал. Вот оно что-с, любезнейший!

– Да нет, это вы шутите!.. Давайте пятьсот и покончим!

– Нет-с, сударь мой, теперича уж я вам не дам пятисот, а не угодно ли помириться на половинке? – игриво предложил Верхохлебов.

«Да что ж это, дневной грабеж просто!» – в отчаянии помыслил Ардальон, почувствовав себя в некотором роде к стене припертым.

– Нет, перестаньте, Калистрат Стратилактович! – уговаривал он уже чуть не просительным тоном. – Ей-Богу, клянусь вам, меньше пятисот никак невозможно!