Папа

Сергей Семенович хотел было ответить, но автомобиль остановился у служебного подъезда торгового центра «Виктория», водитель поспешно вылез из машины и побежал открывать шефу дверь.

Клиника была шикарная. Таких интерьеров Семеныч еще не видел. Регистратура походила на холл одного крупного банка, в котором он как-то бывал, когда пытался взять кредит на строительство гаража.

Казак жестом указал Семенычу на диковинный аппарат, в который нужно было поставить ногу в ботинке, и через несколько секунд он покрывался пленкой, защищающей белые мраморные полы от осенней грязи.

Сам же Казаков, будучи в летних туфлях на тонкой кожаной подошве, предпочел остаться без пленки.

Они поднялись на один этаж в лифте и, пройдя по коридору, оказались в огромной приемной. Поздоровавшись с Леночкой, проследовали в кабинет Казакова, который напоминал, скорее, небольшой банкетный зал, чем кабинет директора медицинского центра.

Длинный стол для совещаний был соединён буквой «Т» со столом хозяина кабинета. Семёныч обратил внимание на монитор компьютера – больше старенького домашнего телевизора. На столе стояла фотография старшего Казакова и маленькая статуэтка очень старого китайского дедушки, улыбающегося одними глазами и грозящего указательным пальцем.

В углу у стеллажа с книгами стояло два глубоких кресла и небольшой журнальный столик между ними.

– Садись, дорогой. Сейчас соображу что-нибудь выпить. – Семёныч погрузился в кожаное кресло, поставив сумку на пол рядом, а Казаков, порывшись в глобусе-баре, принёс бутылку коньяка и два пузатых бокала.

– Сейчас тебя чаем ещё напою. Такого ты точно не пробовал. – Геннадий Викторович вызвал по громкой связи Леночку и велел принести кипяток.

Через три минуты девушка появилась с маленьким деревянным подносом. Она поставила на стол металлический термос, заварочный глиняный чайник, странный фарфоровый сосуд с длинной ручкой и пару микроскопических чашек.

– Давай, разливай коньяк, а я сделаю чай. – Казаков протянул бутылку Семенычу. Тот взял, чуть отставив от дальнозорких глаз, посмотрел этикетку и разлил коньяк по бокалам. Казак колдовал над чаем: принёс деревянную доску и причудливую серебряную коробку. Из термоса всполоснул чашки и чайник, вылив затем кипяток прямо на доску. Маленьким деревянным совочком стал доставать из коробки какие-то корешки и почки и высыпать их в чайник.

– Ездил год назад в Пекин заказывать оборудование, – Казаков поболтал чайник с веточками, опустил туда нос и с наслаждением вдохнул. – Понюхай, – и сунул Семёнычу. – Тот вежливо ответил:

– Вкусно. И необычно. – Он привык пить обычный чай со слоном, заваривая крепко прямо в кружку, с тремя ложками сахара. Этот чай он не понял.

– Так вот, – продолжил Казаков, – местные там пьют этот чай литрами. Китайцы, которые меня принимали, на всех наших переговорах по полчаса заваривали чай, – теперь он налил из термоса в чайник кипяток и буквально через одну минуту выплеснул в фарфоровый сосуд.

– А зачем сливаешь? Не заварился же ещё? – не выдержал Семеныч. Чай был почти белый, с чуть желтоватым оттенком. – Давай, может, жахнем? А то, я вижу, чай будет ещё нескоро.

Друзья подняли бокалы и, звонко чокнувшись, залпом выпили.

– Чай уже готов, – Казаков разлил диковинный чай по чашечкам, – он называется «белый», поэтому кажется, что ещё не заварился.

– Завидую тебе, Гена. В Китае был. Я вот все мечтаю в Судак на машине, – Семёныч разлил ещё коньяка и мечтательно задумался.

– А что мечтать-то, Серёжа? – Казаков не чокаясь выпил коньяк и, взяв в руки чашечку чая сел в кресло. – Надо делом заниматься правильным. И все будет. И Судак, и Китай, и все остальное.

– Или на Алтай. Врачом. В экспедицию. – Семёныч пропустил фразу Геннадия мимо ушей, выпил свой коньяк и пригубил чай. – На самолете до Горно-Алтайска. Вечером заселиться на базу, попариться в бане, съесть тарелку лагмана с рюмкой водки и сразу спать. А рано утром, часов в пять, когда все ещё спят, спуститься к Катуни. Зайти в ледяную воду, умыться, потом растереться жестким полотенцем, сесть на большой валун и слушать шум реки, ждать, когда солнце окончательно поднимется и согреет поселок.

– Семёныч, тебе сколько лет? Что ты все как пацан? – Казаков разлил остатки коньяка по бокалам и вылил кипяток в чайник. – Вот выйдем на пенсию и вместе будем на рыбалки ездить да помидоры на огороде выращивать.

– Да не нужен мне этот огород даром, я тебе о другом совсем говорю, – раздосадовался Семеныч.

– Во-о-от, правильно. Никаких огородов. Давай сейчас выпьем, и я тебе скажу правильную вещь. – Казаков чуть захмелел и стал говорить громче: – Старик, давай за тебя. Сколько лет мы не виделись?

– Лет двенадцать.

Они чокнулись, выпили коньяк и обнялись.

– Серега, давай ко мне, а? Хорош киснуть на своей «скорой».

– Куда к тебе?

– Ко мне в клинику, – Казаков постучал себя кулаком по груди, – врачом. Главным, конечно, пока не могу, но через пару лет вполне.

– Не знаю, – Семёныч смутился и опять пожал плечами, – каким врачом? У тебя тут кардиология есть?