Папа, я проснулась!

– А во-вторых, я вам не подхожу. Я не умею врать и могу сказать лишнего. На допросе. Рассказать, как вы…

– Тэк! Ладно. Запомним, – пообещал проводник, вытащил из рундука сумку и поволок ее в соседнее купе.

Никогда, ни на какой границе меня не проверяли так тщательно, так внимательно и так придирчиво, как в тот раз. Одной рукой мне приходилось вытаскивать свой саквояж (вторая была в гипсе, я говорила?), открывать его, отвечать на вопросы, открывать сумочку, показывать, что там внутри, открывать косметичку, распаковывать коробки с подарками, пакеты с колготками…

В спину очередной уходящей, наконец, таможеннице я пробурчала:

– А что ж зубную пасту не выдавили?

Таможенница, молодец, обладала острым слухом и по-киношному остановилась – говорящая такая спина, как в шпионском фильме, – и не оборачиваясь:

– Что вы сказали?!

С тех пор я стараюсь не иметь дела, не встречаться глазами с теми, кто меня перевозит, отвечает за мой комфорт и безопасность. Потому что ни черта они не отвечают ни за что, а наоборот – плюют на все и всех. (Не все. Не все. Те, кого я имею в виду.)

На этот раз водитель делал бизнес не один. С ним ехали его теща и его мама. Две крупные женщины. Уверенные. Басовитые. Хмурые. Строгие. Как надзирательницы исправительной колонии. Очень крупные. Я говорила, что крупные? Ах да. Так вот – очень-очень крупные. Настолько крупные, что обе заняли по два места впереди, сразу за водителем. И там каждой из них было тесно. Женщины командовали пассажирами, указывали, кому куда сесть или встать, кому что делать и как себя вести: вы, мужчина, руку уберите, там беременная встанет. Ей тесно. Беременная, иди вон туда. Да сдвиньте вы этот чемодан! Или нет, беременная, садись на чемодан. Солдатик, чего ты встал? Тебе выходить уже. Как это, еще не уже? Вон же комендатура, иди давай. Не надо тебе в комендатуру? Точно? А чего встал тогда? Ну ладно, садись, беременная, на место солдатика. Раз он такой вежливый.

Короче, я сразу почувствовала себя достаточно комфортно: путешествие наше началось, меня ждали приключения, и я стала приглядываться и прислушиваться. Мы все как будто оказались заложниками этой бойкой семейки. И теперь от них зависело, какой дорогой и куда нам ехать, как нам быть, как нам жить, когда есть, когда дышать и так далее.

Автобус наш останавливался в совершенно неожиданных местах.

Например, вдруг остановился в чистом поле. Рядом с дорогой на деревянной, грубо сбитой лавке (откуда она там взялась?) сидел человек. Спокойно, неподвижно сидел, положа руки на колени, безмятежный, как Будда. Ждал. Водитель вышел, сел рядом с человеком и тоже положил руки на колени. Они стали молчать и смотреть перед собой. Посидели. Помолчали. Минут десять. Водитель вдруг резко встал. Положил на лавку что-то, по-видимому деньги. И пошел на свое место у руля. Человек так и остался сидеть и смотреть перед собой. Грустный такой. Большой. Обиженный.

На каждой остановке эти трое – две мамаши и сын-зять – с пыхтеньем тягали туда-сюда какие-то свертки: выносили желтый пакет, вносили оранжевый. Выносили голубой, вносили черный. Водитель открывал и закрывал багажник, куда-то бежал деловито, уносил, прибегал, приносил. А в середине пути, где стояли пластиковые грязные столы у дороги, автобус основательно встал, и семья села обедать. Женщины, тяжело переваливаясь, вылезли из автобуса, захватив один из баулов, который по их приказу пассажиры передавали через головы:

– Та не тот! Тот положь назад. Аккуратно! Отот, другой, сбоку. Та не там сбоку – с другого боку. От жеж бестолковый!

Весь наш пассажирский состав, кто с брезгливостью, кто с завистью, наблюдал из окошек этих троих с их огурцами, колбасой, газированной ярко-оранжевой водой прямо из горлышка, по очереди. И когда солдатик потерял терпение и попытался выскочить наружу с криком:

– Мы не рабы. Рабы! Не! Мы!

– Вы-вы… – спокойно парировала то ли теща, то ли мама водительская и приказала: – А ну влазь обратно, солдатик, сейчас уедем без тебя, будешь знать.

Солдатик оробел, послушался и забрался в салон.

Две девушки в странных костюмчиках, вроде бы и спортивных, но бархатных и в стразиках, отчаянно замахали нам на перекрестке и влезли в переполненный наш «Спринт». Одна полненькая, вторая худенькая. То ли теща, то ли мама опять старательно перетасовали пассажиров, и девушки оказались в разных концах автобуса. Но не огорчились и принялись перекликаться оглушительно, как в поле или в горах.

Мамаши смотрели сурово то на одну, то на другую. Девушки не обращали внимания.

– А ну включи! – приказала то ли теща, то ли мать.

И водитель, чтобы заглушить беседу девушек, включил. Не знаю, что было хуже – то ли крики этих двух в стразиках, то ли «младший лейтенант, парень молодой…» – скулеж безголосой императрицы, любительницы потанцевать и пофлиртовать с юными лейтенантами.

– Аээоэ! – прокричала полная девушка другой, которая худенькая.

– Что? А? – не расслышала худенькая.