Папа, мама, я и Сталин

Я вернулся оттуда, откуда не возвращаются! Все эти годы я жил одной мечтой — быть с вами и только с вами!.. И вот, когда это может стать реальностью…

Мама. Ты изменяешь мне… ты втаптываешь в грязь все то, что между нами было.

Отец. Прости меня, если можешь.

Мама(после паузы, в слезах). Не могу.

Отец. Тогда по-другому… Скажи, ты все еще любишь меня?

Пауза.

Мама. Да.

Отец. Тогда почему невозможно то, что я предложил?

Мама (в слезах). Не знаю. Невозможно, потому что невозможно.

Отец (тихо). Будь я проклят, но ты не права.

Мама. Не надо было изменять мне.

Отец. Опять ты о том же. Я же сказал: прости. В жизни бывает все, Ликин.

Мама. Не могу простить.

Отец. Еще раз подумай, что ты говоришь.

Мама. Ты же меня знаешь. Если я говорю, значит, я подумала.

Отец. И что будет?

Мама. У тебя есть сын.

Отец. А ты?

Мама. Меня для тебя нет.

Отец. Значит, всё?

Пауза.

Мама. Значит, всё.

Я выхожу из-за Ракушки и стою между мамой и папой. Я смотрю на свою руку, на свои растопыренные пальцы. Мы молчим — все трое. Потом затемнение.

Они разошлись.

А через четыре месяца отца «захомутали» по новой.

ПРИКАЗ

ПО ТРЕСТУ ТРАНСВОДСТРОЙ МИНИСТЕРСТВА: СТРОИТЕЛЬСТВА ПРЕДПРИЯТИЙ ТЯЖЕЛОЙ ИНДУСТРИИ № 253

г Москва 28 сентября 1948 г.

Тов. ШЛИНДМАН Семена Михайловича назначить на должность Начальника Снабжения Тульского стройуправления с окладом по штатному расписанию, с месячным испытательным сроком, с заездом в Горьковскую область по личным делам сроком до 10 ноября с.г.

ВРИО ЗАМ. УПРАВЛЯЮЩЕГО ТРЕСТОМ

ТРАНСВОДСТРОЙ:

СОБОЛЕВ.

Тут антракт кончается. Начинается второе действие, то бишь отсидка № 2.

Трагедия разрушения…

Вот как это было!

Второе действие

Второе действие — второй арест. Своеобразный «новодел».

Что может чувствовать закоренелый, пропахший лагерем зэк, вышедший на свободу, хватанувший ртом этот ее сладкий ветер и снова получивший удар в самое незащищенное место — опять ни жены, ни сына, ни благополучия, ни счастья? Опять замки, колючка да конвои по полутемным коридорам. Выть хочется…

Жизнь идет по нисходящей. Испаряются последние надежды, человек гаснет, да и какой он теперь человек, так, обрубок, окурок, растоптанный в грязи…

Сталинская «теория второй волны», суть которой состояла в том, что выжившие после Большого террора пронумерованные бедолаги и члены их семей представляют опасность для советского строя и потому их надо по новой засадить, доконать, уничтожить. Даже расстреливать сейчас уже не так важно — сами сдохнут, как голодные собаки зимой на мерзлом грунте.

И пошло-поехало вторым кругом, по той же знакомой дорожке, освещенной тусклым тюремным фонариком и с которой уже никогда не сойти, не сбежать. А что делать, судьба такая, одно слово — пропащая…