Папа, мама, я и Сталин

Ему мерещился Харьков и комсомолячья молодость, от которой сегодня тошнило.

Но он не признавался себе в этом, гнал воспоминания в сторону, при этом на допросах извивался как уж, — впервые ему стало противно бороться за себя, да и сам себе он стал противен.

Его посетило сомнение. До этого мига он верил, что несправедливость можно победить.

— Я же им всё объяснил. Кажется, логично. Кажется, точно. Они же должны были вникнуть… в конце-то концов!..

Не вникли. Не захотели вникать.

— Выпустите меня отсюда!.. Я вольный. Я честный. Я трудолюбивый.

Не слышат. Не слушают.

— Я еще много могу сделать хорошего в этой жизни. Я верю, и вы мне поверьте.

Не верят.

Что делать в этой ситуации?

Придумал. Нужно потребовать, чтоб была экспертная комиссия.

Экспертную комиссию создали.

И что?

Экспертная комиссия сплясала под дудку НКВД.

Семен получил в дополнение к доносам и обвинительным показаниям коллег сильнейшие подтверждения вины.

— Ты этого хотел, Жорж Данден! — с горечью процитировал я ходячую фразу из Мольера. Новые допросы показали, что обвинение не будет пересмотрено. Отец понял, что ничего не доказал.

— Два года псу под хвост. Я им всё честно, как об стенку горох. Как в вату. Может, мне покончить с собой?

Мама ответила стихами Пастернака:

Страницы века громче
Отдельных правд и кривд.
Мы этой книги кормчей
Живой курсивный шрифт.

Затем-то мы и тянем,

Что до скончанья дней
Идем вторым изданьем,
Душой и телом в ней.

Но тут нас не оставят

Лет через пятьдесят,
Как ветка пустит наветвь,
Найдут и воскресят.

Побег не обезлиствел,

Зарубка зарастет…
Так вот — в самоубийстве ль
Спасенье и исход?

Мама, видимо, убедила отца. Вдруг он почувствовал новый прилив яростного, остервенелого желания отбиться. Мысль заработала, память восстановилась.

Нет, оставались силы для последнего рывка.

Самозащита без оружия требовала какого-то новейшего и притом срочного усилия в перпендикуляр уже сказанному. Следствию хорошо бы представить какое-то свежее, еще более убедительное, еще более фактически обеспеченное самооправдание, которое — надежда еще осталась! — сметет вшивые аргументы обвинителей, первой экспертной комиссии и всей этой шайки-лейки слабаков-коллег, растоптавших себя и собственную совесть.

Надо создать нечто, что удивило бы ИХ, заставило, именно заставило, внедриться в дело с объективных позиций — ну не может же быть оспорена истина!

Значит, надо собраться и явить эту истину с невиданным доселе азартом. Надо перейти в атаку!.. Надо еще раз попробовать взять высоту, с которой тебя, Семен, уже скидывали вниз.

Ты должен дать новые ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ показания. В них будет все изложено окончательно и бесповоротно, ибо в них — абсолютная, подробная правда Твоя правда!

Облейся собственной кровью, закуси удила и вперед!.. Твоя неистребимая жажда жить ведет твоим пером.

И это есть наш последний и решительный бой!..