Папа, мама, я и Сталин

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПОКАЗАНИЯ

обв. ШЛИНДМАН Семена Михайловича

От 26-го октября 1939 г.

Ознакомившись с материалами дела в порядке ст. 206 УПК РСФСР, в дополнение к ранее данным мною показаниям показываю следующее:

Обвиняемый Андреев А.Н., в своих показаниях от 4/IX. 1937 г., на вопрос следствия, откуда ему известно о членах контр-революционной организации, отвечает: «Кроткевич, Макаров, Крутиков, Митенев, Шлиндман известны мне как близкие, давно вместе с Рябовым работающие люди, соответствующим образом им обработанные и расставленные по решающим участкам строительства, на которых они полностью проводили к.-р. вредительские задания Рябова».

Эти показания Андреева являются в отношении меня ложными, так как Рябова, как и всех других перечисленных лиц, я впервые увидел только по проезде на Камчатку, т. е. в средине ноября м-ца 1935 года. Андреев работал при мне на строительстве только до апреля или мая м-ца 1936 г., т. е. четыре-пять месяцев. На работу принимал меня не Рябов, а Финогенов Н И, работавший тогда в качестве зам. Главного инженера стр-ва СРЗ по представительству в Москве, и Емельянов А.Г. — нач. план. — финанс. отдела строительства.

Это могут подтвердить: Финогенов Н.И. — главный инженер треста «Камчатстрой», Склянский П.Г. — зам. нач планового отдела «Камчатстроя» и Ьужко Виктор, техник-нормировщик «Камчатстроя», с которым я вместе приехал на стройку. Кроме тогб| прошу приложить справку отдела кадров «Камчатстроя» о дате приступа моего к работе на стр-ве и справку Парткома «Кам-чатстооя» о том, до какого времени Андреев работал на стройке, а также письмо Емельянова А.Г. от 4, 5 или 7-го октября 1935 г., которое должно храниться в делах Управления или Спецчасти «Камчатстроя».

В протоколе допроса Кроткевича Г.Л. от 1/11. 1937 г (л.д. 57а) на вопрос следствия: «Назовите известных Вам членов контр-революционной право-троцкистской вредительской организации», записан ответ: «Шлинд-ман Исер Иосифович — бывший начальник отдела технического снабжения строительства СРЗ».

О ком здесь идет речь неясно, все перепутано, фамилия указана моя, а имя и отчество и должность Чайковского.

На вопрос: «Откуда Вам это известно?» записан ответ: «О Рябове мне известно потому, что он сам вовлек меня в к.-р. право-троцкистскую вредительскую организацию. О других названных мною лицах мне известно по подрывной к.-р. вредительской работе на стр-ве Судоремонтного завода, проводимой под руководством Рябова и моим, о котором я дам развернутое показание, а сейчас допрос прошу прервать до следующего дня». — Следующий протокол допроса Кроткевича имеется в деле от 7-го июня 1938 г. (л.д. 57), но в нем не говорится ничего о том, где, когда и кем я был, якобы, вовлечен в к.-р. организацию

Выдержка из показаний Кроткевича, приведенная мне в протоколе допроса от 27/VII. 1938 года о том, что меня в контр-революционную организацию, якобы, завербовал Рябов, не подтверждается предыдущими протоколами показаний Кроткевича от 1/11. 1938 г., имеющимися в деле.

В протоколе очной ставки с Кроткевичем от 10/Х 1938 г. указано, что ему стало известно о моем участии в к.-р. организации в начале 1936 года со слов Рябова и Крутикова. Получается, что я, приехав на стройку в конце 1935 года, уже в начале 1936 г., т. е. через один-два месяца был завербован, совершенно неизвестными мне до этого людьми, в контрреволюционную вредительскую организацию, хотя до этого в Москве, на работе в Главстрое НКПП СССР, я всегда считался честным и преданным Советской власти и партии работником, общественностью Наркомата оценивался как ударник и активист. О моей работе в Наркомпищепроме СССР может подтвердить Финогенов Н.И., которого прошу вызвать свидетелем на судебное заседание.

В подлиннике протокола очной ставки от 10/Х. 38 г., который в деле отсутствует, записаны показания Кроткевича о том, что якобы, во время пребывания моего и Кроткевича в командировке в Москве, в конце 1936 года в московскую контору АКО зашли какие-то неизвестные два члена партии и заявили, что «Шлиндман был в 1922 году исключен из КП(б)У и комсомола за участие в «рабочей оппозиции». Кроткевич, якобы, узнав об этом, не считал возможным держать на работе в тресте бывшего оппозиционера, скрывшего это, и хотел меня уволить.

Эти показания почему-то не приведены в копии протокола очной ставки от 10/Х. 1938 г., вложенной в дело (л.д. 73), но они показывают явное противоречие и лживость показаний Кроткевича: с одной стороны, он еще в начале 1936 г. узнал, якобы, о моем участии в к.-р. право-троцкистской организации и даже имел со мною «организационную связь» по совместной вредительской деятельности, а с другой стороны, он в конце 1936 г. узнает, что я был, якобы, троцкистом и, естественно, хочет меня уволить.

Подлинник протокола очной ставки от 10/Х. 38 г. прошу приложить к делу.

Отсутствие в материалах дела каких-либо указаний о том, где, когда, при каких обстоятельствах происходила, якобы, вербовка меня в к.-р. организацию, лишает меня возможности опровергнуть с чисто-формальной стороны такой «факт», установить, так сказать, свое «алиби», но и отсутствие таких указаний, само по себе, говорит о выдуманности и ложности показаний о вовлечении меня в к.-р. организацию.

Кроткевич ссылается на слова Рябова, но показаний последнего в деле не имеется. Откуда же известно Крутикову, Кириллову, Коноваленко, Чайковскому и Митеневу о моем участии в контр-революционной организации, они в своих показаниях не отвечают. В показаниях Крутикова и Кириллова, в подтверждение моего участия в к.-р. организации, приводятся ложные и клеветнические данные о проводившейся, якобы, мною вредительской подрывной работе, но эти их показания полностью опровергаются документами, имеющимися в деле и теми, что я прошу в протоколе об окончании следствия приобщить к делу В показаниях же Коноваленко, Чайковского и Митенева даже таких ложных «данных», которые бы «подтверждали» участие мое в к.-р. организации, нет, а есть только голословное ложное заявление о том, что «Шлиндман состоял членом к.-р. правотроцкистской организации».

Я вновь подтверждаю следствию, что никогда и нигде я не состоял в контр-революционных организациях, никто меня туда не вербовал, о существовании такой организации и о ее участниках на строительстве Судоремзавода я ничего не знал.

До выезда на Камчатку я работал в течение 16-ти лет, с 1920 года, т. е. с 14-тилетнего возраста на советской работе, вырос при Советской власти и воспитан Советской властью, как преданный и честный гражданин, об этом говорят все документы о моей предыдущей работе, уничтоженные, к сожалению, следователями Ноздрачевым и Степановым (л.д. 12). Но эти документы можно восстановить и есть люди, знающие меня по моей жизни и работе (я не виноват ведь в том, что эти люди не находятся на Камчатке), это — Вебер Л.Г. — член ВКП(б) с 1919 г., работал в конце 1937 года в Москве зам. Наркома здравоохранения РСФСР, Голенкина В А. — в конце 1937 года назначенная ЦК ВКП(б) на должность ответ. редактора «Учительской газеты» в Москве, Аншельс С.М. — член ВКП(б) — бывш Зам. Начальника [нрзб.] ГУКСа Нар-компищепрома СССР, Ясиновский — б. зам. зав. бюро жалоб МГКК-РКИ, Краковский А.Б. — старший инженер Главстроя НКПП СССР и многие другие. Неужели же я, приехав на Камчатку, стал контрреволюционером, врагом Советской власти и Родины? Это гнусная ложь и клевета, никогда этого не было и не будет!

С первых же дней моей работы на строительстве Судоремзавода я столкнулся с большой запутанностью, неорганизованностью и плохой, не отвечающей директивам партии и правительства, работой руководящих лиц на строительстве, в частности: Рябова, Кроткевича, Митенева, Коноваленко и других. Благодаря отсутствию в 1935 г., до меня, какой-либо плановой работы на стр-ве, непониманию (или нежеланию понять) значение плановой работы и ее существа со стороны этих лиц, отсутствию на производстве какой бы то ни было плановой дисциплины, мне было чрезвычайно трудно организовать плановый отдел и наладить четкую работу Был один только работник техник Склянский П.Г. и лишь с июля м-ца 1936 г. мне начали добавлять работников, оказавшихся, однако, малоквалифицированными и не подготовленными к самостоятельной работе по производственному планированию строительства (кроме Коваленко и Шильдяева, которые помогали Склянскому). Не было смет — основных документов для планирования и производства работ, а руководство стройкой не принимало никаких мер к упорядочению этого дела. Для того, чтобы не сорвать совсем планирование, нам пришлось заняться несвойственной плановикам работой по составлению производственно-технических калькуляций. В августе м-це 1936 г. работники планового отдела проделали большую работу по анализу состояния сметного хозяйства стройки и подготовке материалов, расчетов, необходимых для составления новых смет к техническому проекту. Эта работа вовсе не относилась ко мне, но я принял ее на себя и сотрудников отдела только потому, что никто на стр-ве не хотел и не умел ее провести, а упорядочение сметного хозяйства решало вопрос организации четкого и правильного планирования.

Для получения инструкций и материалов по плановой работе и организации работы по составлению смет я в октябре 1936 г. выехал вместе с работником планового отдела Склянским в Москву. Я в конце февраля 1937 г. вернулся, на стройку, а Склянский остался в Москве до июня м-ца 1937 г. для увязки вопросов по составлению смет в проектирующих организациях, так как никто из работников стр-ва, кроме техника-плановика Склянского, не мог этой работы сделать Это доказывает, что я принимал все меры к упорядочению плановой работы, что может быть подтверждено документами, которые я прошу приобщить к делу, и свидетелями Склянским и Финогеновым.

На почве изложенного, а также в связи с непорядками в организации производства, нормирования, зарплате, бухгалтерском учете, отстававшем на 6–8 месяцев и не дававшем, вследствие этого, возможности оперативно пользоваться планами и сравнивать результаты хозяйственной деятельности с плановыми данными если бы они даже и своевременно составлялись, — у меня возникли с руководящими лицами на стр-ве трения и совершенно ненормальные отношения. Мои резкие выступления на собраниях, в печати, в служебных документах по поводу безобразной работы этих людей, возбудили в них по отношению ко мне враждебную злобу и желание какими угодно путями дискредитировать меня и изжить со стройки. Об этом говорит и факт, имевший место 13/VI.36 г., изложенный мною в протоколе от 11/VIII.39 г., и понижение меня в должности с 1/III. 1937 г., и вопиюще неправильное снятие меня с работы 20/IV. 37 г. с ложной клеветнической формулировкой, и, от начала до конца ложная, извращающая факты «характеристика», данная на меня в Военкомат Кроткевичем от 5/VI. 1937 г.

После опубликования в газете «Камчатская правда» от 9/IV. 1937 г. моей статьи «С самокритикой на Судоремонтном неблагополучно», бывш. Пред. По-стройкома Кириллов А.А. устроил в столярной мастерской строительства собрание, на котором заведомо клеветнически заявлял рабочим, что я, якобы, бывший троцкист и хочу подорвать доверие к Рябову. Этот факт могут подтвердить старые рабочие — столяры, в частности, б. мастер столярной мастерской, которого я прошу вызвать свидетелем на судебное заседание.

А когда эти люди были арестованы органами НКВД, то дали на меня ложные и клеветнические показания, будто я вместе с ними участвовал в контр-революционной организации и занимался вредительством.

Экспертная комиссия, в акте от 17/IX-15/IX. 1939 г., ссылается на выступления отдельных лиц на хозакти-ве в мае м-це 1937 г., но это же не есть мнение всей общественности, а только личное мнение этих ораторов, созданное у них той обстановкой лжи, клеветы и травли, в которой я тогда находился. В решениях хозактива, где дается оценка работы рядя лиц, обо мне ничего не говорится. Организованная общественность мне доверяла. Об этом говорит факт избрания моего в июле 1937 г. председателем общепостоечного производственно-товарищеского суда, а в августе м-це 1937 г. председателем Ревизионной комиссии Осоавиахим. Кроме того, партком стройки доверил мне с июня 1937 г. читку газет с рабочими столярной мастерской, а в октябре и ноябре м-цах 1937 г. руководство кружком по изучению сталинской конституции и Избирательного закона с рабочими, проживавшими в бараке № 3.

В показаниях обвиняемых, а также в заключении экспертной комиссии, я обвиняюсь во вредительском планировании, очковтирательстве в отчетности о ходе выполнения программ.

Но нигде не указывается никаких конкретных фактов, а Экспертная комиссия вовсе не осветила вопрос о качестве планов и отчетности, составлявшейся в Плановом отделе в 1936 г

Экспертная комиссия подошла некомпетентно и тенденциозно, не разобравшись в документах, совершенно исказив факты и документы, обошла молчанием ряд документов, имеющихся в тресте и реабилитирующих меня. На все то, что написано в акте экспертной комиссии, просто невозможно ответить (для этого тоже нужно написать 35 страниц), но все ее выводы полностью могут быть опровергнуты теми документами, которые я прошу приложить к делу и свидетелями, которых я прошу вызвать на судебное заседание.

Подпись