Столько сил внутри, столько мыслей и новых идей, что голова идёт кругом, но это чувство поистине прекрасно. Можно сказать, я счастлив.
Хотя, нет.
Счастливейшим человеком я стану только тогда, когда смогу увидеть
Осталось совсем немного, а нервы мои уже потихоньку начинают сдавать.
Я опираюсь на нагретый от раскалённого солнца капот машины и от нечего делать постоянно посматриваю на стрелки часов, отсчитывая минуты.
Пять минут. Всего лишь пять минут отделяют меня от встречи с Надей… от безмерного счастья.
Боюсь, эти минуты будут самыми долгими и тревожными минутами в моей жизни.
Так… нужно прекращать изводить себя…
Лучше подумай, что скажешь ей…
Это ж несложно. Я скажу всё, но постепенно, лишь бы мне не забыть родной язык при виде её и не потерять рассудок от её красоты.
Подумываю, что надо бы завезти мотор машины, да включить кондиционер в салоне. Не горю желанием задохнуться от переизбытка чувств и удушья, когда мы поедем отсюда, но я вынужден замереть, не дойдя до водительской двери пару шагов.
Путь мне перегораживает та, которую я больше никогда не ожидал встретить. В Новосибирске так уж точно.
— Какого…, — в ступоре я. — Ты чё забыла здесь?
Милана закладывает прядь светлых волос за ухо, снимает солнцезащитные очки. Робко улыбнувшись, она делает несмелый шаг в мою сторону. Милана, которая даже мусор выбрасывала всегда при полной боевой раскраске, сегодня выглядит неважно: бледное, опухшее лицо, отросшие тёмные корни, облупившийся лак на ногтях и всё то же платье, что и неделю назад. Странно, ведь Милана неукоснительно следовала одному правилу: никогда не надевать вещь, если когда-то она уже была надета.
— Вот, пришла попрощаться с тобой, — как будто на последнем издыхании произносит.
— Ну, так прощай, — с безразличием проговариваю и бросаю взгляд на здание СИЗО, откуда с минуты на минуты должна выйти Надя. Справа от меня цыкают, я веду бровью, вернув взгляд на Милану. — Что? Я же попрощался. Тогда почему ты ещё здесь?
— Вообще-то я также хотела бы извиниться перед тобой.
— Мне твои извинения ни к чему, — кривлю рот от внезапного приступа тошноты, вызванной её присутствием. Снова поглядываю на часы. — И вообще, ты не вовремя. Разве ты не должна сейчас греться под лучами испанского солнца?
Мне приходится реагировать на каждый звук, исходящий от здания СИЗО. Нельзя допустить, чтобы Надя нарвалась на Милану. Её настроение не должно омрачаться ни сегодня, ни завтра. Никогда больше.
— Ты раскусил меня, — опускает пустые глаза в асфальт, тяжело вздыхает, будто желает, чтобы её пожалели. Не дождётся! — Отец сказал мне, где ты сейчас. Он буквально заставил меня прийти сюда и попросить прощения у тебя с Надей.
— Твой отец толковый человек, но в этом он ошибся. Сейчас меньше всего на свете я желаю видеть тебя рядом с Надей! Будет лучше, если ты просто уйдёшь, — всем своим видом показываю как она мне противна, но она продолжает стоять у машины как вкопанная. На меня нактывает волна гнева, поскольку она не двигается с места, а намёков не понимает. — Уходи, я сказал! — не вытерпев, гаркаю я. Милана вздрагивает.
Отдаляюсь от неё на всякий случай. А то мало ли. После всего того, что она натворила, я не в состоянии контролировать себя, находясь с ней в непосредственной близости. Не хватало ещё, чтобы она родила раньше срока, если я вдруг разойдусь и выскажу ей всё, что накипело.
Хотя, насколько помню, преждевременных родов она не боялась. Тогда, почему я должен остерегаться этого?
— Максим, — стоит услышать её скрипучий голос, как я снова напрягаюсь всем телом. Не оборачиваюсь. Никак не реагирую, думая, что отстанет и свалит, но нет. Она становится напротив меня, всё ещё корча из себя жертву. Неприятно смотреть. Ей больше подошла бы роль настоящей свиньи, но никак не невинной овечки. — Я очень сильно сожалею о своём поступке. Я не хотела, правда.
— Мне уже плевать что ты там хотела!
— Бывший бросил меня за день перед свадьбой, — хлюпает она раскрасневшимся носом, поднося к лицу бумажный платок, приготовленный заранее. — Только познакомившись с тобой, я узнала, что беременна. И я рассказала бы о своей беременности, если бы не влияние моей матери. Она уверяла меня, что всё пройдёт гладко, если я буду придерживаться диете и подкуплю своего гинеколога. С отцом ведь прокатила такая схема двадцать семь лет назад! Мама была уверена, что и с тобой проблем не возникнет.
— Что? Степан Аркадьевич тебе не родной отец, — недоумеваю я, а она виновато машет головой, поджимая губы. — Он хотя бы знает? — она вновь отрицательно качает головой, я кое-как удерживаю в себе отборные ругательства. Мерзость. — И почему я не удивлён?