Папа Жора

Столь же принципиальной она оставалась и в отношениях с начальством госпиталя. Несколько раз, помню, ее даже вызывали «на ковер», требовали, чтобы выписала пациенту какое-то лекарство. Но доктор Ася непоколебимо стояла на своем, если считала свое решение правильным. Нет – и все.    

xxx

Однажды она собиралась в отпуск. Я дал ей компакт-диск с десятисерийным фильмом «Идиот», который недавно посмотрел. Мне было интересно услышать ее мнение.

Вернувшись из отпуска, доктор Ася в конце рабочего дня пригласила меня к себе в кабинет. По ее словам, фильм произвел на нее такое сильное впечатление, что она взяла роман и прочитала его снова:

– В последний раз читала «Идиота», наверное, лет десять назад, – призналась она.

Затем стала разбирать персонажей и, восторгаясь гением Достоевского, указывала на поразительную точность писателя в изображении поведения своих «психиатрически нестабильных» героев. Проанализировав симптомы, поставила диагнозы Настасье Филипповне, Рогожину, князю Мышкину, генералу Иволгину.  

– Вы, Герман, обратили внимание на патологическую дотошность князя Мышкина? Это же типичная черта эпилептиков. А Рогожин? Он ведь тяжелейший психопат!.. – и такпо всем героям.  

Признаюсь, такого разбора романа я не встречал ни в одной книге о творчестве Достоевского.

Закончив этот литературный обзор, доктор Ася неожиданно промолвила:

– А все-таки как он ее любил…

– Кто? – не понял я.

– Князь Мышкин Настасью Филипповну. Любил ее безумно, безумно. Не будь на свете такой любви, наш мир давно бы развалился... Ах!

И доктор Ася вытерла навернувшиеся на глаза слезы...

                                                               Эпилог

Прошел год с тех пор, как я окончил институт и получил диплом. Начал работать психотерапевтом в одном кризисном центре в Манхэттене.

Однажды, в годовщину смерти бабушки Маши, решил помянуть ее и зашел в церковь. В ту самую, где когда-то был с Иваном.

…Шла вечерняя служба. Купив несколько свечек, я прошел в храм.

На клиросе читали псалмы: «Сердце чисто созижди во мне... Пламенем любви распали к Тебе сердца наша...» Из Царских врат выходил тот же, что и в прошлый раз, невысокий, бородатый священник. Поправив золотистую епитрахиль, читал молитвы.

...Я вспоминал бабушку Машу. Она часто молилась за всю нашу семью. Бабушка Мура, с глазами бесконечно добрыми, лежишь под железным крестом... И все равно, я знаю, ты молишься, продолжаешь молиться за отца, маму, меня...     

Погас свет. Какая-то женщина ходила по храму, вынимая из лунок почти сгоревшие свечи, бросала огарки в жестяные банки на полу. И в церкви становилось еще темнее.

...Я не знаю, зачем существуют страдания. Когда в Питере я изучал философию и, живя в комфорте, отвлеченно рассуждал о жизни, ответ на этот вопрос у меня был. Сегодня его нет. Когда постоянно видишь страдания больных, запутавшихся людей, их титанические попытки что-то изменить в своей жизни, невозможно уйти в небесные выси отвлеченных теорий. Машины «скорой помощи» и полиции, оглашающие сиренами улицы, за эти годы для меня перестали быть обычными атрибутами большого города. Сломались железные стенки и пуленепробиваемые стекла тех машин. Я уже знаю, кто в этих машинах за железными стенками и пуленепробиваемыми стеклами сидит в наручниках или, связанный ремнями, лежит там на носилках.          

Да, можно сказать так: я живу, как все, моя хата с краю. Достаточно и того, что я никому не причиняю зла.

Но неужели мы живем только для этого – чтобы не делать зла? Какую же тогда убогую, несчастную, пустую жизнь нам уготовил Бог!..

Включили свет. Чтение псалмов закончилось. Несколько человек вышли. Оставшиеся выстроились в очередь на исповедь.

Я пригляделся к людям, ожидавшим священника. Нет, не может быть!

...Он стоял в очереди к покаянию. Покосился на меня подозрительно. Он был неухожен – взлохмачен, в старых джинсах и помятой футболке. Он видел, что я узнал его. Но стоял, не двигаясь, не сводя с меня глаз. 

Запах старой одежды, резкий запах горя, психбольниц и бродяжничества проник в мои ноздри...

Иван! Иван!..

…………………………………..................................................................

Мы долго гуляли по городу, разговаривали. Был чудесный майский вечер. Ни мне, ни Ивану не хотелось садиться в метро и ехать домой.

Спустившись к набережной, мы вышли на пирс, где несколько рыбаков ловили рыбу. Уже стемнело. На противоположном берегу сверкали небоскребы Манхэттена.

Я стоял, облокотившись на железные перила. Припомнил тот день, когда полтора года назад, зимой, прогуливался по этому пирсу, перед совещанием, на котором должно было обсуждаться дело Ивана… Сколько же воды утекло с тех пор!

Иван, распрямив спину, смотрел куда-то вдаль.