Это был дом деревенского старосты. Прошло всего три года после его смерти, и взгляд его всё ещё был живым, острым и проницательным. «Слепыш, ну ты и впрямь слепец, — подумал старик, — как ты мог помочиться на ворота дома деревенского старосты?» Прислонив топор к дверному косяку, он сначала опустился на колени и трижды поклонился изображению старосты, коснувшись лбом пола, затем встал и трижды совершил поклоны головы со сложенными на уровне груди руками. «Староста, — сказал он, — на наших горах Балоу, что тянутся на несколько тысяч ли, случилась доселе невиданная засуха, мужчины и женщины, старики и дети были вынуждены спасаться бегством. Во всей деревне, во всём мире теперь только я и Слепыш. Мы остались, чтобы охранять деревню, но уже три дня толком ничего не ели. Сегодня мы пришли к тебе, чтобы одолжить какие-нибудь запасы, и будь уверен, на будущий год, когда придёт время возвращать долг, вернём всё до крупицы». Затем добавил: «Староста, не буду больше отрывать тебя от дел, я и сам знаю, где в такое засушливое время в домах хранится съестное». С этими словами старик поднялся с пола, стряхнул землю с колен и с мешком в руках направился во внутренние комнаты. Там он осмотрел корчагу, заглянул в кувшин — не стоит и говорить, что они были пусты. Но старик не падал духом, он ведь знал, что никто не оставляет припасы на видном месте в корчагах и кувшинах. Нужно искать под кроватью. При солнечном свете, проникавшем сквозь окно, в спальне можно было рассмотреть любой уголок. «В такое время, спасаясь бегством, кто будет на блюдечке подносить продовольствие грабителям? На их месте я бы тоже всё закопал под кроватью». Однако там нашёлся лишь ночной горшок деревенского старосты из голубовато-зеленоватого селадона с белыми пятнами щёлочи от мочи. Везде было пусто, не похоже, чтобы земляной пол кто-то копал. Старик ещё раз переставил пустые корчагу и кувшин, посмотрел под столом, в шкафу и за шкафом, с грохотом переворошил вещи во всех трёх комнатах. К телу и лицу прилипла паутина, повсюду летала пыль. Он провозился очень долго, но не нашёл ни крупинки съестного.
Выходя из внутренних комнат и отряхивая пыль со штанов, старик воскликнул с обидой: «Эх, староста, староста, когда ты был жив, я не сделал тебе ничего дурного, и, хотя ты был моложе меня на полмесяца, я всю жизнь звал тебя старшим братом. Что ж ты сразу не сказал, что в твоём доме нет ничего съестного, а заставил меня полдня напрасно переворачивать тут всё, словно мои силы неиссякаемы, словно кроме твоего дома мне больше негде позаимствовать припасы!»
Деревенский староста, естественно, не ответил.
Деревенский староста не ответил, и старик окинул его укоризненным взглядом: «А ещё заставил меня зря отбивать тебе поклоны!» Затем он дружески похлопал по морде развалившегося у дверей слепого пса.
«Пойдём отсюда! — сказал старик, — не верю, что если луна зайдёт, то не увидишь звёзд — если здесь ничего не нашли, то не может быть, что нигде не найдём».
Закрыв дверь и повесив сломанный замок на петли, старик отправился дальше. Он заходил в каждый дом, взломал подряд больше десятка замков, проник в семь дворов. В каждом доме он искал тщательно, заглядывал в корчаги и кувшины, под кровати, под столы, в шкафы, внимательно осматривал всё вокруг, но нигде не нашёл ни зёрнышка.
Выходя из седьмого по счёту двора, он прихватил весы для взвешивания продуктов и плеть (это был дом одного возницы, старик как-то помогал ему управлять телегой). На улице, он, огорчённый, остановился, бросил на дорогу весы, швырнул на землю плеть и сказал: «На кой мне чёрт эти весы? Добыл бы я еды, взвесил бы её, чтобы в следующем году вернуть столько же, но где эта еда? И на кой чёрт мне плеть? Хотя нет, плетью, как оружием, можно защититься (старик однажды одним ударом плети убил волка), но все животные с гор и равнин сбежали, даже зайцев нет — разве эта плеть пригодится?»
Створки ворот всех домов иссохли на солнце, и зазор между ними стал намного шире. Старик, прищурив глаза, поглядел на небо. Солнце уже было в зените, пришла пора обедать, но по-прежнему нигде едой и не пахло…
Сердце охватила тревога.
Старик велел псу остаться на улице, наказав: «Ты подожди здесь, в твоих слепых глазах темно, всё равно не увидишь, где спрятаны припасы». Затем он свернул в другой переулок, выбрал богатый дом и вскрыл замок. Но и после обхода трёх домов подряд мешок в его руках по-прежнему оставался пуст. Старик вышел из переулка. В лучах безжалостного солнца лицо его казалось мертвенно-бледным, сквозь болезненную белизну проступили фиолетовые пятна — безысходность, густая и горячая, растеклась по морщинам, словно по оврагам, испещрившим его лицо. В руке он держал взятую в каком-то доме солонку. В ней было полпригоршни свалявшихся кусков соли. Старик положил себе в рот один кусок, затем подошёл к собаке и ей тоже положил в пасть немного соли.
Пёс слепыми глазами уставился на хозяина, как будто спрашивая: «Неужели и горстки зёрен не нашёл?»