ПАПАПА (Современная китайская проза)

В деревне по-прежнему стояла мёртвая тишина. Крысиный помёт густо покрывал улицы. Из-за палящего солнца зазоры между дверными створками стали ещё шире. Не обращая ни на что внимания, старик прямиком направился к колодцу. Поднимая матрац со дна, он вдруг почувствовал, что тот слишком лёгок — почти ничего не весит. Звука воды, прежде капавшей с него, тоже не было слышно. Старик заглянул в колодец и обомлел: лицо его побелело, а руки застыли на колодезном вороте.

Прошло немало времени, прежде чем старик накрутил всю верёвку на колодезный ворот. От матраца остался лишь весь в дырах кусок ткани, из складок которой выпал десяток раздувшихся от воды крыс. Сам матрац был съеден грызунами, оказавшимися в колодце.

Старику пришлось отправиться на поиски нового матраца или одеяла. Сначала он пошёл по домам, где до этого искал еду, и у каждой двери застывал на некоторое время. Всю деревню дочиста обобрали крысы. В каждом доме чемоданы, столы, шкафы, ножки кроватей — всё, где хранилась когда-то еда либо одежда, — было изъедено до дыр и походило на шелуху от семечек. Старик обошёл больше десятка дворов, но отовсюду выходил с пустыми руками.

В одном переулке он нашёл три длинных бамбуковых шеста и связал их вместе. Затем отправился на задний двор одного из домов и в уборной отыскал небольшую деревянную плошку для очистки выгребной ямы (деревянная кухонная утварь во всех домах — короба для раздувания огня в печи, разделочные доски, миски и чашки — всё было до дыр изъедено крысами). Найденную плошку старик привязал к концу бамбукового шеста и трижды опустил в колодец, чтобы начерпать воды. Но все три раза из колодца удалось достать только дохлых крыс. Тогда он внимательно посмотрел в освещённый полуденным солнцем колодец. В нём не было воды — там лежали лишь чёрные крысы. Словно сваленный в кучу сгнивший батат в погребе, они грудой лежали на дне колодца. Несколько ещё живых особей метались по бездыханным тушкам, поднимались на стенки колодца на несколько чи и снова — «шлёп» — падали на дно, издавая пронзительный писк отчаяния.

Старик вернулся на склон за восемь с половиной ли с пустыми вёдрами. Обширная горная цепь без конца и края тянулась во все стороны, а на расстоянии примерно десяти ли, там, где она соприкасалась с небом, как будто горел яркий пожар. Когда старик пришёл, к нему тут же подбежал пёс. Хозяин поведал ему, что воды нет, колодец пересох и забит дохлыми тварями. Затем он спросил: «Крысы не приходили?» Пёс отрицательно помотал головой. Старик вздохнул: «И ты, и я, и стебель кукурузы, мы все умрём, нас всех сожрут крысы, никто из нас не проживёт и нескольких дней».

Опечаленный пёс стоял в тени навеса, задрав голову к небу. Опустив вёдра, старик вошёл в ограду из циновок и взглянул на стебель. Сухие проплешины на каждом из листьев уже были размером с ноготь. Долго он стоял рядом со стеблем, не проронив ни звука. Он лишь наблюдал, как на одиннадцатом листе прямо у него на глазах два белых пятнышка разрастались, разрастались, пока не слились вместе и не превратились в одно длинное пятно, похожее на высушенный бобовый стручок. Вены на шее старика вздулись, словно торчащие из земли корни, он снял из-под навеса плеть и прицелился в солнце. «Пщ-пщ», — старик сделал добрый десяток ударов плетью вкруговую. От солнца к земле потянулось множество сверкающих лёгких тёмных теней. Затем он повесил плеть на столб навеса, взял на плечо коромысло и молча отправился на гребень хребта.

Пёс устремил невидящий взор туда, куда пошёл хозяин, и его полные грусти и чёрной пустоты глаза наводнились солёной, как слёзы, печалью. Лишь когда удаляющиеся шаги старика совсем затихли, он медленно-медленно побрёл назад и лёг под палящим солнцем охранять кукурузу.

Старик ушёл искать воду. Он был уверен, что там, откуда бежали крысы, должна быть вода, а иначе как бы они пережили засуху с самого её начала и до сегодняшнего дня? Солнечные лучи, красные и блестящие, падали вертикально. Они были крепкими и приземистыми — так что их можно было пересчитать. Пара пустых вёдер впереди и за спиной издавала горестный, потрескавшийся от сухости шёпот, подобный вздохам пересохшей земли. Старик слушал этот бледный безжизненный скрип и едва уловимый землистого цвета звук своих собственных шагов, и ему казалось, что пустота в его душе была гораздо всеохватнее, чем все засухи мира.

Старик прошёл три деревни: иссушенные колодцы были забиты сухой травой, ни из одного не доносилось даже едва различимого запаха гнили и плесени. Он решил больше не искать воду в деревнях, ведь если бы там была вода, разве покинули бы их люди? Старик передвигался от одного оврага к другому — он искал на дне хотя бы след влаги или сырой глины. Наконец, в одном узком овраге с теневой стороны камня старик заметил когонову траву[75] и обрадовался: «Кто ищет, тот находит!» Затем присел на камень, передохнул, собрал всю траву, разжевал её корни, и, ощутив во рту сладкий сок, воскликнул: «Разрази меня гром, если в этом овраге нет воды!»