Папарацци

Макс. – Да, разрази меня гнев редактора, кадры будут супер! Да! Йез! Ооо!

Раздается громкий стук в дверь и на пороге появляется священник отец Филарет.

Действие 4

Те же и отец Филарет.

Отец Филарет. – Свят, свят, свят, с нами крестная сила! Что здесь творится? Куда я попал?

Луиза визжит, пытается прикрыться руками. То же делают и остальные, ища одежду и спешно принимая приличный вид.

Отец Филарет. – Что за адское место? Меня пригласили на венчание? Кого здесь венчать? Всех со всеми?!

Актер. – Батюшка, не бойтесь. Я сейчас все объясню. Понимаете, мы репетировали…

Отец Филарет. – Репетировали?! Что? Содом и Гоморру? Содомия – грех, сын мой! Свальный, стадный грех! Сейчас многие живут в разврате и безверии. Мрак опустился над страной. Никакими фонарями (тыкает пальцем в прожектор на штативе) не разгонишь! В общем, бывший уважаемый народный артист, я вас считал верным сыном нашей церкви, очень на вас надеялся… Как услышал, что вы изволите венчаться, желаете жить со своей супругой в мире и согласии перед лицом господа нашего – тут же поспешил к вам, по первому вызвону. И что же я вижу! Никогда такого не видывал! Даже в общаге в семинарии. (Крестится).

Актер. – Да мы тут… детский утренник… то есть, тьфу… я больше не буду, честное пионерское! Перед лицом всего отряда… то есть божьего воинства… в вашем лице…

Отец Филарет. – Бесполезно оправдываться. Я все видел.

Макс. – Батюшка, будьте снисходительны! Это его работа.

Отец Филарет. – Работа?! Адский промысел!

Макс. – Ну почему же сразу адский. Работа как работа. Сейчас у всех такая.

Отец Филарет. – Работа – продавать свою душу?!

Макс. – А что вы так волнуетесь, святой отец? Слава богу, мы не в монастыре живем. И не при совке. У нас тут уже давно развитая демократия и рынок.

Рекс. – А вот я тоже удивляюсь, почему в наше время у каждого, кто хоть как-то прилично устроился, на лице появляется улыбка как у проститутки? Может, что-то не так в нашем обществе?

Макс. – Застегни сначала рубашку, а потом рассуждай об обществе. У нас общество что надо. У нас все проститутки при деле. И мы снимаем его не просто так, за красивые глаза. Это реклама, понимаете? Мы формируем его образ. Имидж! Жажда ничто, имидж все. Не дай себе оголодать!

Отец Филарет. – Господи, спаси их души!

Макс. – Не поможет! Поздно! Эти снимки сегодня же отправятся в редакцию.

Отец Филарет. – Нет! Я запрещаю. Остановись, сын мой! Терпение господа небеспредельно. А терпение церкви вообще висит на волоске. Если вы сами отвернетесь от Бога, что толку, что Господь будет думать о вас?

Макс. – Для меня Бог – это рынок масс-медиа вообще и мой старик-редактор в частности. Он сидит там за облаками в небоскребе Москва-Сити и требует, чтобы я всегда был у него под рукой со свежими материалами. Поэтому сейчас я забираю эти фото и отдаю ему… (Идет к фотоаппарату и вынимает флеш-карту).

Отец Филарет (становится у него на пути). – Стой! Опомнись! Окстись! Не допущу!

Актер (становится между ними). – Ну вот что, уважаемые. Уважаемый святой отец и уважаемый мелкий бес из масс-медиа. Я пока что тут главный, о чем мне приходится постоянно напоминать. И поэтому я изымаю отснятый материал и сам решу, что с ним делать! (Забирает флешку у Макса и садится в кресло. Макс и отец Филарет становятся по обе стороны от него за спинкой).

Отец Филарет (протягивает руку). – Именем господа бога нашего повелеваю тебе, сын мой – отдай флешку! Не позорься! И тогда я отпущу тебе все грехи, прошлые, настоящие и будущие.

Макс (протягивает руку, пародирует отца Филарета). – Именем всемогущих средств массовой информации повелеваю – отдай фото мне! И тогда тебе простится все – бездарная игра в отстойных сериалах в прошлом, настоящем и будущем, и то, что ты зарыл свой талант в землю, и то, что ты вел кулинарную телепередачу, и сорвал с партнерши на сцене брюки, когда тебя никто об этом не просил, а про за сценой я уже и не говорю, и трижды выходил на сцену вдребезги пьяным, и забывал текст и…

Отец Филарет. – И отпущу грех разврата, и содомии, и гордыни, и стяжательства, и клятвопреступления, и то, что не отпустит и Патриарх, и то, от чего покраснеет даже священный Синод…

Макс. – А я не напишу о том, как ты на самом деле оттягивался в кабаке «Три Пера» в Париже, в каких взаимоотношениях состоял с молодым актером своего театра, почему подарил ему золотой перстень, катал на своем личном «Хаммере»…

Актер. – Все! Хватит! Достали! Какое ваше собачье дело, почему артисты делают друг другу подарки! Моралисты нашлись! Один от имени бога, другой от имени дьявола, а говорят-то все одно и то же! Продал я «Хаммер»! Все! Я опростился и стал близок к народу! Езжу на «Фольксвагене», как Лев Толстой.

Макс. – Вот именно поэтому нам теперь совершенно не о чем писать. Качество личной жизни у тебя упало, а качество сериалов так и не выросло.

Актер. – А мы уже на ты? Однако, быстро.