Para bellum

– Понял, – кивнул крайне недовольный Берия. – Сколько мне нужно продержаться перед сдачей дел?

– Я не могу принять ваше увольнение. Заменить вас просто некем. Если сможете удержать в руках этого дурня и получите радиовзрыватели, то я вас переведу на другой проект. Если захотите. С Теслой ведь как? Если удастся направить его в нужное русло – он любые стены прошибет. Если нет – все нервы измотает. И я не исключаю того, что вы сработаетесь.

– Я скорее сойду с ума, – буркнул Берия, забирая со стола заявление, которое Фрунзе так и не взял в руки. И даже не глянул в текст.

– Не переживайте. В Советском Союзе хорошие врачи. И, наверное, лучшие в мире психиатры.

– Не смешно, Михаил Васильевич…

Берия ушел.

А Фрунзе только устало вздохнул.

Приглашение в Союз многих ученых аукнулись глухим раздражением со стороны бюрократов. Особенно новых, революционного разрыва. Они не понимали и не хотели понимать, почему с «этими придурками» столько возятся. И почему их нельзя принудить делать то, что нужно. Например, уже неоднократно предлагалось создавать «шарашки», куда направлять провинившихся ученых. Но Фрунзе прекрасно понимал, насколько это пагубно и самоубийственно. И раз за разом продавливал «темы», которые продвигали такие персоны как Петр Капица. Учебные заключенные в клетку, пусть даже золотую, не могут полноценно и продуктивно работать. Более того – при первой возможности разбегаются. А Михаилу Васильевичу требовалось, чтобы они наоборот – стремились в Союз, видя в нем действительно прогрессивный и перспективный мировой научно-исследовательский центр.

Так что вот таких вот эпизодов, хватало.

А уж какие кляузы на ученых шли – не пересказать. Артузов только и успевал их разгребать. И наказывать лгунов. Ибо большая часть этих поклепов была мнимой и связывалась с бытовыми или карьерными вопросами.

Глава 4

1929, июль, 25. Ленинград

– Добрый завтрак, – поздоровался Фрунзе, подсаживаясь за столик к одинокому посетителю ресторана.

Так-то может быть тут и были еще гости, но по соглашению сторон ресторан находился формально «на учете» и не принимал посетителей в обычном режиме. Кроме заранее оговоренных.

– Добрый. Я удивлен форматом встречи, – несколько напряженно произнес Карл Густав Эмиль Маннергейм.

– Мне казалось вам нравится такой неформальный формат. Или, быть может, хотите перенести ее в плоскость официального заседания в душном кабинете?

– Вряд ли… – покачал Густав Карлович[53] головой. – Попить кофе и обсудить общие, предварительные вопросы – очень неплохой вариант. Вы не первый раз так делаете и, признаться, в Европе об этом постоянно судачат. Даже говорят о банно-кофейной дипломатии.

– Традиция вести себя как породистая лошадка в загоне мне просто не нравится. К тому же я считаю, что на официальных мероприятиях нужно просто красиво подписывать уже оговоренное.

Маннергейм покивал головой, вполне соглашаясь со сказанным.

Человек он был для большинства российских обывателей в XXI веке малоизвестным. Слишком мелкая фигура в истории. А вот коммунисты и им сочувствующие из будущего его «любили» страстно и беззастенчиво. И было за что…

После того, как в 1918 году в Финляндию попытались экспортировал красную революцию он возглавил войска, объединившие все противные этому силы маленькой северной страны. И устроил натуральный экстерминатус, уничтожив все и всех, связанных с красными или хотя бы подозреваемых в этом.

Что привело к ряду неприятных эпизодов вроде Выборгской резни, когда были убито более трехсот человек из числа Совета рабочих и солдатских депутатов города или тех, кто по мнению карателей им сочувствовал. А учитывая то, что карателями в той операции выступили финские националисты, в том числе и те, что в годы Первой мировой войны служили в рядах Кайзерхеер, воюя как коллаборационисты против русских, их поведение оказалось предсказуемым. И резали они не только коммунистов, но и русских, причем последних просто потому, что они русские.

Много.

Некрасиво.

Но все познается в сравнение.

И, например, в Крыму красные расстреляли около 56 тысяч белогвардейцев, сдавшихся в плен под гарантии сохранения жизни. Да, отдельные исследователи оценивают жертв Выборгской резни до 5 тысяч. Но так и жертв Крымской резни отдельные исследователи оценивают до 120 тысяч…

Фрунзе прекрасно знал – никто из числа апологетов коммунизма, что рьяно клеймил Маннергейма там, в начале XXI века не осуждал этот крымский поступок. Во всяком случае решительно и последовательно. Обычно либо замалчивая или застенчиво отводя глаза. В лучшем случае просто переводя стрелки на Троцкого, который, на минуточку, был создателем РККА и главным действующим лицом, вытянувшим как Октябрь, так и Гражданскую войну в плане политико-организационной работы. И уж точно никто из них не стремился выставить людей, причастных к крымской резне чудовищами, палачами людоедами и бесчеловечными тварями…