— Боишься? — засмеялась над его ухом Эмма, — А ведь только благодаря тебе и нашей встрече, я теперь могу летать. Сегодня впервые я оценила по достоинству свое наследие. Это, воистину, чудо. Да, я могу вызывать из под-пространства эти прекрасные ангельские крылья по первому желанию. И, Симон… Я хочу, чтобы ты знал: наше партнерство — не ошибка. И я не считаю себя привязанной с помощью магии. Сначала мне хотелось так думать, но на самом деле ты всегда жил в моем сердце. И злость, гнев — всего лишь обратная сторона любви. Злиться можно только на близких людей. Я никогда не чувствовала к тебе равнодушия…
— Да, верно, когда мы впервые встретились, ты была еще той занозой в заднице, — с готовностью признал Симон.
— Спенсер, я ведь могу тебя и уронить.
— И убить себя. Ты не сможешь жить, лишившись партнера.
Эмма в ответ промолчала, разглядывая сверкающую внизу серебристую гладь Вишневого пруда, пожелтевшие поля, и облетевшие деревья. Ей не хотелось ни о чем задумываться, или вспоминать. А Симон… Симон просто впитывал каждой клеточкой тела её тепло, и думал о том, как счастлив, что в его жизни однажды появилась эта высокомерная, хитрая и все же, невероятно прекрасная вампирка.
Взаимная любовь может спасти от мрака любое сердце. А Симон слишком долго находился в темноте. Даже друзья не смогли помочь ему, поддержать, обогреть…
А вот у Эммы, кажется, получилось.
Когда Симон бесцеремонно втолкнул вампирку в её комнату, Эмма вдруг надулась:
— Спенсер, Дороти права, у тебя нет никакого понятия о приличиях. На свидание пришел без цветов и подарка, а сейчас решил, без лишних слов, уложить меня в кровать? А где «пряники», которые я должна получить, если ты так жаждешь мое тело?
Симон лениво тряхнул головой, надеясь хоть немного сбросить желание, острыми иглами разбегающееся по венам:
— Ну, что ты еще от меня хочешь, Эмма? Впрочем, проси о чем угодно, но только потом. И, вообще, думаю, после моих поцелуев в твоей кровати, тебе не захочется никаких цветочков, шоколадок и прочей чепухи.
Эмма на секунду задумалась. В серых глазах мелькнул коварный огонек, и она быстро шагнула к маленькому столику, на котором стояла заветная шкатулка.
Симон спохватился поздно:
— Нет, нет, только не это! Ты же знаешь, что эта мелодия меня с ума сводит!
Но Эмма уже щелкнула крышкой, и миниатюрная вампирка закружилась в плавном танце. Грустная музыка заполнила комнату, Симон почувствовала, что тело точно плавится на медленном огне.
Конни медленно подошла к нему, притянув к себе, и прошептала:
— Как насчет одного танца, мистер Спенсер? Я получу свою романтику, хочешь ты того или нет!
Симон тяжело вздохнул, чувствуя, что ноги уже вспомнили танцевальные движения, которые он в прошлом тренировал с Мелиндой. Но сейчас он вел в танце Эмму, выглядевшую невероятно довольной собой.
— Ну, и зачем ты это сделала? Прямо, как тогда на вечеринке! Что, живешь по принципу — сделай гадость — сердцу радость? — Симон чувствовал, что язык его не слушается.
— Хочу, чтобы сегодня ты думал только обо мне. Смотрел только на меня, чувствовал только меня…или даже…сходил с ума от любви ко мне… — прошептала Эмма, медленно развязывая его галстук, и нежными плавными движениями расправляя складки на его рубашке.
Тут Симон оказался совсем близко к столу, и резко захлопнул крышку шкатулки. Спустя пару мгновений морок спал, и в голове снова стала ясно.
«Ну, погоди, Конни!»
Он повернулся к Эмме, чтобы высказать все, что о ней думает, но вместо этого увидел прекрасную картину. Вампирка уже лежала на кровати, половину которой занимали огромные белые крылья. Она была раздета по пояс, лишь в одном черном кружевном лифе, на шее поблескивала золотая цепочка. Симон твердо вознамерился увидеть, что Эмма скрывает под одеждой. Сбросив обувь и забираясь на кровать, он склонился над возлюбленной:
— А крылья, может, уберешь? Или ты меня стесняешься?
— Стесняюсь тебя? Избави, Темная кровь, — фыркнула Эмма, но крылья тут же исчезли.
Довольный Симон, (немного обеспокоенный, как он сможет отделить крылья от тела девушки, если той вдруг придет в голову укутаться ими, в приступе стыдливости) принялся покрывать обнаженную шею и грудь Эммы жаркими томительными поцелуями, вверх-вниз пробегая ладонями по впалому животу, желая узнать о чужом теле, как можно больше.
Эмма вдруг остановила его, мягко коснувшись чужих манящих губ указательным пальцем. Она чуть приподнялась на локтях, затем села, и принялась снимать с Симона рубашку.
…Конни не могла избавиться от дурного ощущения, что в происходящем есть нечто неправильное. И Симон не причем, равно как и собственное, впервые в жизни испытанное, возбуждение. Эмме показалось, что за ними наблюдают чужие глаза. Эмма, расстегивала пуговицы рубашки Симона мучительно медленно, ловя себя на том, что руки начинают нервно дрожать.