Пара, в которой трое

Меня повели в Измайловский сад, недалеко от дома. Мама узнала, что в парке работают детские группы. Заливались зимой садовые дорожки, и группы занимались прямо в аллеях. У этой замерзшей клумбы – одна, а на той извилине – другая. Я пару раз сходил на тренировки, мне понравилось. Там я впервые с девочкой танцевал полонез Огинского, правда, не на льду, а на полу, в летнем театре на территории того же Измайловского сада. Взрослые там что-то солидное изображали, а мы, салаги, выходили рядом с ними полонезовским шагом. Мне шесть лет, прекрасно помню, как я трепетно, первый раз в жизни, взял в свою ладонь ладошку девочки. Я весь вспотел. Не могу сказать, что в аллеях Измайловского сада началось мое фигурное катание. Но зато там я накатался. На столбах висели громкоговорители-«колокольчики», к взрослым были направлены одни, и из них лилось, например, танго, а для малышей – в другую сторону – грохотали какие-то «ля-ля-ля, ля-ляля, тра-ля-ля».

Волей случая, который всегда определяет нашу жизнь, в Измайловский сад приехала Татьяна Ивановна Ловейко. Как мне потом рассказывала мама, я в это время перебегал с детской аллеи на взрослую, потому что музыка на детской уже закончилась, а для взрослых еще играла. Я успевал добежать по дорожке до чужого катка и начинал танцевать со взрослыми. У них музыка заканчивалась, я несся обратно. И Татьяна Ивановна заметила мои перебежки, а увидев, что бултыхается этот сумасшедший мальчик между музыками не раз и не два, подозвала маму и сказала: «Вы не хотите попробовать с ребенком серьезно заниматься фигурным катанием? Приведите его ко мне, я посмотрю». Так я и попал к Татьяне Ивановне – своему первому тренеру.

Она тренировала группу на открытом катке, на «цыпочке», то есть в Центральном парке культуры и отдыха имени Сергея Мироновича Кирова. Мне уже семь лет, мы как раз переехали на Владимирскую площадь, а от Московского вокзала на «цыпочку» шел сорок пятый маршрут, но плелся очень долго. На просмотре я запомнил, как женщина с ярко-красными накрашенными губами дрожала: выберут или не выберут ее ребенка? Но мне без всякого просмотра сразу сказали: вон твоя группа, там Татьяна Ивановна. Обернувшись, я увидел человек сорок, катающихся по кругу. Посредине стоит женщина, на которой было надето очень много теплых вещей: сверху какой-то тулуп, как у ночного сторожа, а над тулупом огромная лисья шапка. За толстыми стеклами очков глаза казались с блюдце. В руках у нее была метла, которой она на ходу исправляла ученикам некоторые недостатки в осанке. Совсем не больно, но ужасно досадно. Когда дошла очередь до меня, и она мне сказала что-то обидное, более того, дотронулась до меня метлой, я убежал и спрятался под скамейкой. До сих пор помню эту темноту. Что дальше случилось – вспоминается смутно, потому что у меня началась истерика. Я плакал оттого, что боялся, и решил, что больше к Татьяне Ивановне не пойду. Но от нее исходила какая-то притягательная энергия, правда, смешанная с агрессией. Первое работало на то, чтобы ребенок группу не оставлял, второе – чтоб заставить его делать так, как надо…

Если бы не Татьяна Ивановна, наверное, я бы в фигурном катании не задержался. Дело не в ее умении уговаривать, я почувствовал в ней доброго и родного человека, такого, про которого говорят, – вторая мама. Правда, Татьяна Ивановна не стала для меня второй мамой в таком варианте, как, например, сложились отношения у Наташи с Татьяной Анатольевной. Там было по-другому прежде всего потому, что у Наташи рано умерла мама. Нет, к Татьяне Ивановне я испытывал другие чувства. Но с той поры я знал: у меня есть дом, у меня есть школа и есть Татьяна Ивановна.

Когда я возвращался из школы, мама загружала сумки, в одну из которых ставила термос и бутерброды, и мы отъезжали в Центральный парк культуры и отдыха, а потом перемещались на стадион «Искра», оттуда на стадион «Зенит». Откатавшись на «цыпочке», мы слышали от Татьяны Ивановны: «Там хоккейный матч заканчивается, мы можем еще и там покататься», «Там у конькобежцев тренировка заканчивается…»

Занималась Татьяна Ивановна со мной одним, иногда с нами ездила Таня Оленева (теперь Мишина), позже – Игорь Лисовский. Мы трое – ее любимчики. А с остальными она проводила два часа урока в день, на этом ее массовая педагогическая практика заканчивалась. Татьяна Ивановна совала меня в любые соревнования, в какие только можно, и я вскоре попал в общество почти состоявшихся фигуристов, в студенческий «Буревестник». В восемь лет – и сразу в серьезное всесоюзное спортивное общество. Для меня это оказалось большим потрясением.

Однажды поздним вечером у Дворца труда Татьяна Ивановна пересаживается на свой маршрут троллейбуса… Мы вместе возвращаемся с первого искусственного катка в Ленинграде, который устроили в церкви на Васильевском острове, у моста Лейтенанта Шмидта. Церковь снаружи, а внутри искусственный лед. (Там Тамара Москвина с Лешей Мишиным начинали.) Каточек маленький, двадцать пять на двадцать пять, пятачок, а сверху, где хоры стояли, родители на своих отпрысков смотрели…