Парабола моей жизни

Его здоровье к тому времени сильно пошатнулось, и при резких холодах зимнего сезона он не всегда мог позволить себе выходить из дома. Однажды вечером он присутствовал вместе с общим нашим другом Дювалем, его учеником и известным преподавателем пения, на моем выступлении в опере «Эрнани» в театре Метрополитен. После этого я не встречал его нигде в течение примерно двух недель. Сильно обеспокоенный его длительным отсутствием и желая узнать, что с ним, я направился к нему домой на семидесятую улицу. По дороге я встретил Торнера, небезызвестного преподавателя пения и хорошего знакомого старого баритона. Узнав, что я иду к Морелю, Торнер присоединился ко мне, чтобы в свою очередь оказать ему внимание. Дойдя до дома, где жил Морель, мы несколько раз безрезультатно звонили. Наконец, желая хоть что-нибудь узнать о нем, мы постучались в соседнюю дверь. Нам отворила старая дама, которая, как оказалось, прекрасно знала Мореля еще со времен его триумфальных выступлений в Метрополитене. От нее мы узнали, что Морель болен. Жена его, ушедшая из дома рано утром, как видно, еще не вернулась, а он, по всей вероятности, не в состоянии встать с постели, чтобы подойти к дверям. Я оставил свою визитную карточку, распрощался с Торнером и вернулся в гостиницу. К вечеру, около пяти, охваченный каким-то недобрым предчувствием, я снова отправился на семидесятую улицу в надежде, что синьора Морель уже дома. Но, к величайшему моему удивлению, и на этот раз никто на звонок не вышел. Я по-настоящему забеспокоился и снова обратился к утренней старой даме. Она, видя меня таким взволнованным, сказала, что при желании можно попасть в квартиру Мореля: надо, перебравшись через балкон, добраться до его окна. Затратив уйму энергии и проявив чудеса ловкости, мне удалось преодолеть балкон и другие препятствия. Я стоял под окном. Оно было закрыто. Я выбил стекло и очутился в квартире моего бедного друга. Печальная картина представилась моим глазам. Морель лежал распростертый на узкой кроватке в комнате нетопленной и темной, почти в обмороке от слабости. Он уставился на меня как безумный, точно ему что-то привиделось, и разразился рыданиями. Я подошел к нему и приподнял его на кровати. Немного успокоившись, он с изумлением спросил, каким образом я оказался у него в доме и как мне удалось проникнуть к нему. Ощупывая руками стены, я нашел, наконец, кнопку электрического выключателя, и лампа — одна единственная слабая лампочка — зажглась под потолком, давая возможность получше рассмотреть окружающую обстановку.

Взволнованный зрелищем необъяснимой бедности, я стал ласково упрекать Мореля за то, что он не сообщил мне о своем положении. Взаимоотношения между людьми, сказал я, выражаются не только в словах, а в том, чтобы поддерживать друг друга при всех превратностях судьбы и оказывать друг другу существенную помощь в критические минуты. Тогда же, в этой печальной комнате я понял, почему Морель не звал меня к себе, а предпочитал сам бывать у меня в доме.

Большой барин в жизни, неограниченный властелин на сцене, Виктор Морель из-за финансового краха, постигшего его в России, потерял все свое состояние и жил теперь в этой убогой комнате, покинутый и забытый всеми. И, конечно, он ни у кого ничего не просил. И, конечно, был явно смущен тем, что я оказался свидетелем его бедственного положения.— „Maintenant mon cher ami, tu vois la realite de ma tragedie".* Его верная подруга, приемная дочь Викторьена Сарду, желая как-то помочь несчастному, позабытому людьми, занялась сочинением сценариев для кинематографа и проводила целые дни в соответствующих студиях Нью-Йорка. Она уходила из дома рано утром и приходила только поздно вечером, совсем обессиленная, потому что и она была в преклонном возрасте. Я сидел у изголовья Мореля. Старался его подбодрить. На следующий день мне предстоял концерт в Бостоне. Я задумал посвятить этот концерт ему. Завтра в девять вечера, сказал я, в ту минуту, когда концерт начнется, пусть он мысленно перенесется ко мне, а я, в моем страстном желании помочь его быстрому и полному выздоровлению, буду в это же время чувствовать себя связанным с ним, в полном смысле слова, как духовный сын.