Парабола моей жизни

В 1920 году я снова был приглашен на несколько выступлений в Чикагскую оперу и должен был еще проехать до Калифорнии, где у меня предполагалось два концерта. Но прежде чем покинуть Нью-Йорк, я не преминул пойти в театр Метрополитен, чтобы еще раз послушать Карузо в «Дочери кардинала» в образе, так незабываемого взволновавшем меня в прошедшем году. На этот раз я с огорчением констатировал, что голос великого артиста свидетельствует о каком-то недомогании. Не то, чтобы сам голос казался утомленным, нет, но за ним точно скрывалось физическое страдание. У меня создалось впечатление, что Карузо может в любую минуту перестать петь и упасть в обморок на сцене. Я ушел из театра подавленный. Через некоторое время я узнал, что великий певец на самом деле заболел на сцене во время исполнения «Любовного напитка» в Бруклинском театре. Спектакли были отменены. Врачи определили у Карузо плеврит и заявили, что необходимо хирургическое вмешательство. Это известие болезненно отозвалось во всем мире, и особенно в Соединенных Штатах, где Карузо в полном смысле слова боготворили. Сразу, как только прошла операция, я написал ему ласковое письмо, поздравляя с миновавшей опасностью, и по возвращении из Калифорнии зашел навестить его в отель Вандербильт. Ушел я оттуда потрясенный. В какое состояние привела его операция! Он был совершенно бессилен. Могучая грудная клетка, из которой неслись поразительные звуки его золотого голоса, превратилась в скелет. По дороге в гостиницу, где я остановился, я с грустью вспоминал незабываемые вечера в Париже, Вене, Монтевидео, Буэнос-Айресе, когда я разделял с ним успех, утверждавший славу нашего искусства, славу нашей родины! Я предчувствовал, что для короля певцов, для любимейшего моего друга, повторения этих вечеров больше не будет. Он дошел до конца пути — мог умереть в ближайшее время. Только чудо способно было бы возвратить ему его драгоценную жизнеспособность.

За два дня до моего отъезда в Европу ко мне пришел Гатти Казацца. Он появился в сопровождении моего бывшего секретаря Полластри и предложил выступить в десяти спектаклях в театре Метрополитен в сезоне 1921/22 года. При этом он сказал, что его намерением, а также желанием Карузо было поставить в театре «Отелло» Верди. Я принял то, что было мне предложено в надежде спеть, наконец, вердиевскую оперу в Метрополитене совместно с моим любимым великим коллегой.

В Европе я в том году пел, между прочим, в Королевском театре в Будапеште, а также в театре Новой Оперы, выступая впервые в роли Мефистофеля в «Фаусте» Гуно. Закончив гастроли в столице Венгрии, я вернулся в Рим, откуда почти сразу же уехал на отдых — как мне казалось, вполне заслуженный — в курортный городок Фиуджи.