Парабола моей жизни

Какое там «ни пуха, ни пера!» Мне казалось, что я нахожусь перед разинутой пастью огромного тысячеголового чудовища, готового меня проглотить! Но когда я начал в самом своем выигрышном регистре «Внемлите, графы и князья Брабанта», голос мой забил ключом, легко, уверенно, мощно. Когда же я дошел до призыва «Кто здесь пред божиим судом готов за Эльзу в бой вступить, тот выходи, тот выходи!» — вся публика разразилась аплодисментами. Мама была права. Ее уверенность победила. После спектакля все артисты пришли поздравить меня. Виньяс, герой этого вечера, сказал мне: «Никогда не слышал такого баритона, как у вас. Если будете совершенствоваться и сумеете его сохранить, вас ждет большая слава». Мама вместе с моими сестрами Фоской и Неллой сидела в первых рядах галереи и так страшно волновалась, что ей стало дурно. Когда поднялся занавес, она была почти в обмороке и пришла в себя только, когда услышала аплодисменты. Отец мой присутствовал при моем успехе, стоя в партере среди своих друзей.

После спектакля мы все собрались дома. Встреча с мамой была неописуемой. Мы обнялись и так и замерли друг у друга в объятиях. Бедная моя мама! Как жаль, что из всей моей карьеры она пережила только самое ее начало! Когда через пять представлений кончился срок договора с Ньяккарини, партия Тельрамунда была передана Бенедетти и, таким образом, мы с ним по прошествии двух лет очутились вместе на сцене театра Костанци. А иногда, к обоюдному Удовольствию, мы встречались и у меня дома. Бенедетти не мог прийти в себя от изумления, видя, как уверенно я держусь на сцене и очень восхищался моим вокальным великолепием.

Я выступил семнадцать раз на сцене театра Костанци в музыкальной драме «Лоэнгрин» и несколько раз в «Лючии», опере, в которой с самого начала проявил незаурядные актерские способности. Бедный маэстро Персикини умер незадолго до моего дебюта и не смог собственными ушами убедиться в нелепости своего суждения относительно моего голоса.

Газеты единодушно предсказывали мне триумфальную карьеру. Я, конечно, сообщил о своем успехе всем тем, кто так или иначе ему способствовал.

Едва только я выполнил свои обязательства в Риме, как был приглашен выступить на сцене театра Арена в Ливорно в операх «Трубадур» и «Лючия». Импресарио этого театра звали Винченцо Биффи. Владелец двух мясных лавок, он слыл очень богатым и любил устраивать короткие оперные сезоны по своему вкусу и для собственного удовольствия. Он платил мне по договору десять лир в день. Я поселился на площади Гранде в меблированной комнате. Имя хозяйки было Ореола, но из-за ее худобы все звали ее Торсола.* После первого же представления успех мой был так велик, что, когда я выходил из дома, все смотрели на меня как на важную особу. Воспользовавшись этим успехом, я довел до сведения импресарио, что не могу прожить прилично на десять лир в день, и он в виде прибавки, к десяти лирам великодушно предложил мне оплачивать утреннее кофе с молоком и говяжий бифштекс к завтраку.

Когда я выступал в первый раз, ко мне в уборную во время антракта вошел некий синьор, настоящий джентльмен, с прекрасными манерами и, представляясь мне, сказал: «Я — Чезарино Гаэтани, ваш коллега и горячий поклонник вашего голоса. Мне бы очень хотелось поговорить с вами. Назначьте мне, прошу вас, свидание, так как я хотел бы представить вас моим ливорнским друзьям, жаждущим с вами познакомиться».

Мы тотчас условились, что он на другой день зайдет за мной, и мы пойдем вместе обедать в ресторан Панкальди. Было сияющее июльское утро. Пока мы, сидя за накрытым столиком, ожидали остальных приглашенных, между нами завязался разговор об искусстве и театре. Гаэтани оказался человеком приятным. У него была красивая голова античного грека с прекрасными чертами лица и пышной каштановой шевелюрой.

* Непереводимая игра слов. Ореола — женское имя, торсола — кочерыжка.

Он был силачом, настоящим атлетом, и все это знали.

Человек очень богатый, женатый на синьоре, известной своим изысканным вкусом и прекрасным характером, он в общем, являл собой нечто среднее между донжуаном, поэтом, неудавшимся певцом и любителем богемы. К сцене он питал пристрастие, граничившее с фанатизмом. Но природа обделила его, наградив отвратительным баритоном. Тем не менее, он истратил состояние,, чтобы стать певцом и иметь возможность появляться на сцене в богатейших театральных костюмах. Он выступил в «Рюи Блазе» и «Кармен» с весьма посредственным успехом и был страшно зол на своих сограждан, обвиняя их в невежестве. Несмотря на это, он пользовался в Ливорно подлинной популярностью. Когда он проходил по улице, с ним приветливо здоровались решительно все.