Парад планет

— Мариночка, ненаглядная, зайчик мой!.. Я не верю, не верю! — Он жмурит глаза, таращит, снова жмурит и кричит так, что стены дрожат: — Наше-е-ел! Наше-е-ел! — И молчит, смотрит, любуется. — Мариночка!.. Ты? — В дверь старик робко заглядывает, Семин машет на него рукой, хохочет вслед: — Это ты правильно, дочка! Ход конем! Так его, так! А чего разводить, рассусоливать! Раз! И все, нету мужа! Я его вообще чуть не прикокал, этого Аксюту, рука-то не дрогнула, пистолет!

Марина, шатенка бледная, настоящая Марина, смеясь, руки его отстраняет, а Семин опять гнет, переламывает:

— Дочка, дочка… золотая моя!

— Что, папочка?

— Мариночка!

— Ой, папочка, пусти! Не надо! Ну, все, все! Хватит, все!

Она смеялась и смеялась, а потом ткнула его зло кулачком в грудь:

— Ну, ты уж прямо… залапал совсем! Вчера этот тут, который муж, ручонки шаловливые, теперь, значит, еще папочка! Да вы чего, сговорились?

Семин на это ничего сказать не смог. Застыл с раскрытым ртом. Марина засмеялась:

— Идем, опохмелишься хоть. В честь праздника.

— Какой… какой праздник?

— День седьмого ноября, красный день календаря!

Семин наконец все понял:

— Ну, Маринка! Заодно, значит, и отца родного! — Он ей пальцем грозил, впрочем, и в ладоши бил, аплодировал: — Артистка! Но я перепугался, честно! Ох, живот с тобой надорвешь!.. Все! — Рубанул рукой воздух, отсекая смех. Серьезен стал, произнес озабоченно: — Давай разбираться, дочка… узелки эти проклятые распутывать, что поделаешь… Ну, по порядку? — Обвел взглядом сарайчик, матрас на полу, красавиц голых на стенах… Скривился: — Ты вообще чего здесь?

— Вообще живу, — пожала плечами Марина.

— Ну, понятно. Временно… Забросило тебя сюда, это понятно.

Она удивилась:

— Как же это временно, когда постоянно, всю жизнь!

— Всю… жизнь?

— Ну, если родилась тут, живу? Это как?

— Маринка… ты не валяй дурака!

Она даже руками всплеснула:

— Это кто ж из нас валяет!

— Ну-ка, ты смотри мне в глаза. Смотри!

— В гляделки? Давай!

— Марина! — закричал Семин.

— Ну, прямо заклинило с этой Мариной! — обиделась девушка. — Да Лариса я, Лариса!

Опять Семин замер, слова не мог выговорить. И опять пошел к ней, потянулся:

— Нет! Нет! Марина! Это же ты! Марина!

— О, господи, вот настырный! — снова она отталкивала его руки, смеялась. — Ты что? Ну, куда от тебя, папочка, куда?

— Мариночка! Милая моя, золотая!

И вдруг она подалась к нему, губы раскрылись… Семин вздрогнул, отшатнулся… Он пятился, пятился к двери. Так спиной и вышел во двор.

Стоял, белые хлопья все падали. Рядом возник какой-то… парень не парень, без возраста, взял крепко под руку, повел в дом.

Там праздник был, под баян плясали. Парень не парень толкнул Семина куда-то в закуток, дверь прикрыл.

— Это… это… так? — Семин все что-то выговорить хотел, не мог.

— Это, это! — передразнил без злобы хозяин, бутылку взял, налил. Поднес в татуированной руке стакан: — Вот это! Давай!

Подождал терпеливо, пока Семин выпьет. Спросил:

— Дед там с тобой, звать? Замерзнет дед!

— Не надо.

— Ладно. — Он поднял глаза на Семина. — Что было — было, а что сейчас есть, я тебе скажу, проясню… Скажу — и тебя нет, ушел, исчез… Так?

— Так.

— Ты ж правда папа ее…

— Да.

— Знаю. Ты ж ее сделал… сколько там лет назад, правильно?

— Да.

Хозяин улыбнулся, подмигнул Семину:

— Хорошо постарался, молодец! И доказательство есть, что ты… вот! — Он порылся, извлек из кармана фотографию. — Это ж мы тогда в парке тебя с дружком пощупали. Бумажник ушел, извини, а фото твое, как просил… На память!

Он все вертел в руках фотографию Марины, с сожалением расставался.

— Ну, так! — сказал погодя. — Значит, сосед тут, Валька, водолазом, вот он лично ее из «Армавира» поднимал, из каюты. Это аж на третьи сутки… Ты понял? О чем и речь. Дальше… Из больницы она ушла. Совсем без понятия была, куда, что… В общем, раз прихожу, а в сарайчике у меня скелет кошмарный! Натурально, кости одни и сверху халат больничный. Что ж, стал я ее выхаживать… С ложечки, с ложечки… Ну, косточки затянуло, личико округлилось, и вдруг… красавица! Я, честно, растерялся… Куда мне такая?

Хозяин и сейчас вдруг простонал, за голову схватился. Но стон был радостный…

— Что упало, то пропало, — сказал Семин.

— Это как?

— А вот. У меня со стола — раз! — Он смахнул пустой стакан, поймал другой рукой. — И нету! Уже у тебя…

— С какого стола? Я за тем столом никогда не сидел, — помолчав, отозвался хозяин.

— Это точно! — усмехнулся Семин. — Ничего… Косточки затянуло, и раны заживут! Ничего!

Хозяин посмотрел на него внимательно:

— Ну вот, ожил! Ты к чему… Встревать будешь?

— Да…

— Ну, так… — пожал плечами хозяин. — У нас уже тут… вообще… ребенок наметился… — Он опять взял бутылку, налил. — Ты пей, пей. Ладно… было и было… А что есть, я тебе сказал… Пей! — Потянулся, дотронулся до плеча Семина: — А мы с ней душа в душу! Вон какая веселая! И меня уже в рог, понял? Скелет этот! Вот не пью, видишь? А ты давай!

Семин взял стакан, выпил.

— Еще?

— Нет.

— Ладно, — сказал хозяин. — Пьешь — пей, а идешь — иди… И спокоен будь, если сможешь… Ну? Ушел, исчез?

Семин ушел, исчез, дверь за собой прикрыл.