— Вот так-то. И будете лежать, пока не приобретете человеческий вид…
Помолчали. Веденеев лежал на диване, медсестра Зина застыла над ним с ваткой в протянутой руке, дежурный врач не спускал с него глаз…
— Значит, считаете, травма свою роль сыграла? — спросил Веденеев.
— Безусловно. Вы дышите, не разговаривайте. Вдох-выдох. Полнее, полнее. Вот так…
Веденеев на мгновение прикрыл глаза, потом вдруг резко поднялся, принял сидячее положение.
— Минутку, я все-таки ничего не понимаю… В половине третьего ночи собственноручно набираю номер, женский голос отвечает, что состояние удовлетворительное…
Врач уже собрался ответить, но дверь ординаторской отворилась, заглянул полноватый, лысеющий человек средних лет.
— Меня к вам послали. Королев я, сын.
— Сейчас. Вот как раз с вашим братом мы тут немножко задержались, — сказал врач. — Можете подождать в коридоре. Я сейчас.
Королев бросил на «брата» недоуменный взгляд и, видимо, решив, что ослышался, вышел в коридор.
— Ну? Как самочувствие? Вроде бы получше, а?
— Да, да, — пробормотал Веденеев.
— Теперь можете идти, — сказал врач. И сам вышел из ординаторской.
Но Веденеев не двигался, сидел молча. Потом произнес, обращаясь к медсестре:
— Если не возражаете, я бы еще полежал на вашем диване.
Веденеев шел по длинному узкому коридору. Сводчатый высокий потолок в темных пятнах, по-старинному ясное огромное зеркало, арки, лепные украшения с еще заметной позолотой — когда-то здесь день за днем текла совсем другая жизнь. Сейчас по паркету сновали люди в белых халатах, новая жизнь била ключом. Веденеев повернул латунную изогнутую ручку на двери с надписью «Лаборатория».
— Кого мы видим! Неужели? Витя! Как ты загорел! — Девушка в халате с подвернутыми рукавами заулыбалась Веденееву.
— Да уж, — вторил ей мужчина. — Появляться среди тружеников в таком курортном виде! У тебя когда там защита?
— Виктор Михайлович, а к нам вы заглянете на минутку?
— А я не знаю, когда защита. Сам хотел бы узнать, — сказал Веденеев.
— Тобой, между прочим, начальство активно интересуется с самого утра.
Веденеев оказался у письменного стола с аккуратно сложенными на краю папками. Это был его стол. Он взглянул на папки и сел.
— Мной? Начальство? По какому поводу?
Никто не знал, по какому поводу.
— Может, тебя за границу, Виктор?
— В командировку. На полюс.
— Вот это ближе к истине, — усмехнулся Веденеев.
Тут дверь распахнулась, вошли еще четверо сотрудников в белых халатах. Все они были молоды.
— Ребята, кто-нибудь… дайте поскорее закурить… Здравствуй, Витя! — Еще один мужчина, бородач, с невозмутимым видом полез в портфель к Веденееву.
А Виктор опять пожимал руки, улыбался, хлопал по плечам и даже, кажется, не удивился, когда бородач вместо сигарет извлек из портфеля целлофановый пакет с «передачей», торжествуя, продемонстрировал коллегам и первый захрустел яблоком.
Автобус с траурной каймой остановился у кладбищенских ворот. Вышли родственники и близкие Королевой. Без спешки, со скорбными лицами. Несколько мужчин отделились от общей группы, готовясь принять гроб. Пока шофер открывал заднюю створку, они стояли в ожидании, в мрачной отрешенности. Веденеев с пристрастием вглядывался в их лица… Один был седой, в добротном черном костюме, солидного вида, другой помоложе, в затрапезном пиджачке; в третьем, полноватом, лысеющем, Веденеев узнал посетителя ординаторской, своего «брата»… Был среди них и высокий, однорукий, с пустым рукавом, вложенным в боковой карман, готовый подставить под гроб свое здоровое плечо, были и другие, кого не удалось разглядеть; тот, в черном костюме, солидного вида, — он, вероятно, пользовался беспрекословным авторитетом — сделал знак, и мужчины приблизились к гробу, взялись, подняли на плечи. Двинулись к кладбищенским воротам, пропустили вперед двух женщин со скромным венком. Женщины пристроились во главе процессии, понесли венок. Одна была изящная, модная, с худым, отсутствующим лицом, с сухими подведенными тушью глазами, другая, видно, приходилась ей сестрой, но при всем сходстве выглядела попроще, заботы словно отпечатались на ее мокром от слез лице.
Веденеев стоял в помещении цветочного магазина, сквозь витрину смотрел, как скрывается в воротах траурная процессия. Потом повернулся к прилавку, вытащил было бумажник, но, поразмыслив, снова спрятал в карман. Цветов покупать не стал.