Парад Солнца (ЛП)

— Знаешь, я думаю, креативность стоит на втором месте после ума. Кто-то поспорит, что со способностью к творчеству ничто не сравниться, но… — в ответ на тяжёлый вздох она недовольно покосилась на Малфоя. — В мультфильмах ее часто эксплуатируют. Э-э, в таких анимационных… Ну, это движущиеся рисунки разных объектов. Людей. Мышей…

— Потрясающе.

— …Для детей, по большей части. Они учат их тому, как важно творчество и…

— Именно так ты и научилась строгать? — он ухмылялся, но наверняка плечо разболелось как раз от его сверкающего взгляда.

— А ещё в мультиках много смертей. Кажется, их там быть не должно, раз уж эти фильмы предназначены для детей. Но… мама Бэмби, отец Симбы, мама Литтлфута, родители принцесс…

— Смерть — это…

Малфой замолчал, и Гермиона вопросительно взглянула на него, но он смотрел в землю.

— Это естественный порядок вещей, однако он очень травматичен для детей. Хоть люди частенько сталкиваются со смертью, думаю, можно подождать чуть подольше, вместо того, чтобы сразу пихать её в нос детям. Гибель золотой рыбки — достаточно тяжёлое переживание.

— Сомневаюсь, что смерть двигающегося рисунка нанесет им травму.

— Ты явно не смотрел Бэмби. Мне потом в течение нескольких месяцев становилось грустно всякий раз, когда мама в разговоре упоминала оленей, — Малфой промолчал, и Гермиона сообразила, что он понятия не имеет, о чём она говорит. — Бэмби — история об оленёнке.

— Смерть оказывает влияние на всех, на детей и на взрослых. Лучше рассказать им о ней пораньше, чтобы они понимали, что это такое. Правда, когда они сами с ней столкнутся, это не поможет им её принять.

— Я не знаю, может ли хоть кто-нибудь полностью принять смерть. Я имею в виду, мы должны, но… Знаешь, каждый раз, встречая Джорджа, я жду, что вот сейчас увижу рядом с ним Фреда. А когда я смотрю на Тедди… Ну, смерть — это непросто. Наверное, это самое трудное. Люди, которых мы любим, наши родные. Однако так уж происходит — баланс между жизнью и смертью. Всё конечно. Это неизбежно. Но, по крайней мере, так мы начинаем ценить имеющееся у нас время.

Малфой ускорил шаг и поравнялся с Гермионой.

— Ты бы хотела жить вечно?

— Чт… Бессмертие?

— Нет, увековечивание твоего имени в камне, — он покачал головой и воззрился на небо будто бы с немым вопросом: «Ну как можно не понять?»

— Мне бы пришлось увидеть, как умрут все те, кого я люблю.

— А если бы они тоже могли жить вечно?

Гермиона закусила губу, отвела плечи назад, проверяя, не уменьшит ли это движение ноющее ощущение, но лишь спровоцировала вспышку боли.

— Я не думаю… Я не знаю.

Они оба замолчали.

6 августа; 14:09

— Наверное, тебе следует её промыть.

Гермиона нашла способ накладывать припарки при помощи простыни и мудрёного изгиба тела, но как решить проблему с очисткой повреждённых мест, придумать не смогла. Она попробовала перекинуть через плечо полоску ткани и подёргать её взад-вперёд, но лишь разбередила рану.

— Думаешь, там инфекция?

Гермиона повернула голову, чтобы изучить спину, будто, как в плохом фильме ужасов, могла вывернуть шею или выгнуть позвоночник. Она поймала себя на гримасе, которую обычно делают люди, старающиеся что-то на себе разглядеть: словно подбородок удлиняется на метр, и приходится его втягивать. Это была нелепая ужимка, и ей она очень не нравилась.

— Нет.

— Спина выглядит лучше, чем раньше?

— Да.

— Так она выглядит нормально?

— Труп, в котором копошатся поедающие плоть бактерии, имеет вид лучше, чем твоя спина прежде.

У него имелась склонность к преувеличению. Опять же, сама она так ничего и не видела.

Гермиона даже не успела полностью вытащить тряпку из небольшого ручья, как Малфой вырвал её.

— Я…

— Я не хочу, чтобы ты снова разодрала себе спину. Тогда бы мне пришлось ждать день, пока ты сможешь передвигаться без скулежа.

— Я не скулила!

— Ещё как. Это был высокий звук, от которого мои уши страдали так же сильно, как твоя спина.

Гермиона собиралась ответить, но, почувствовав холод ткани, дёрнулась на вдохе вперёд. Ко второму прикосновению она подготовилась — горячей саднящей коже было приятно. Гермиона наклонила голову, прикрыла глаза, а от третьего касания даже невольно откинулась назад. Пальцы Малфоя прижались к спине, толкая, и Гермиона снова сгорбилась, пробормотав извинения.

Пальцы никуда не исчезли. Мир сузился до трёх точек соприкосновения. Она ощущала исходящее от его тела тепло; его пальцы сместились на другой участок спины, снова прижались к коже, и от холода ткани у неё побежали мурашки. Типичная реакция на легчайшее прикосновение — её мама могла просидеть так целый день, считая подобные движения расслабляющими. Но Гермиона вовсе не была расслаблена. Позвоночник одеревенел, накатывало раздражение: и с чего вдруг она так сильно зациклилась на его пальцах?

Гермиона облизала губы и сглотнула — в горле пересохло. Малфой за спиной откашлялся. Интересно, у него тоже пересохло во рту? Глоток сухого воздуха или нечто подобное.

— Кажется, мне надо попить.

— Что? — его голос прозвучал так же хрипло.

— Воды. Не хочешь воды?

Ткань на её коже замерла.