Элия с которой он не расставался со дня прибытия, оказалась очень покладистой и даже удобной спутницей. Они жили вместе, словно муж и жена с той только разницей, что в их жизни не было ругни из-за денег, разбросанных носков, и, самое главное скуки.
Здесь Даньке не приходилось скучать. Он, словно губка впитывал новые впечатления, изучал привычки новых знакомых, погружался в совершенно не знакомую жизнь на природе. Ему все нравилось: запах старых бревен, клохтание кур поутру, разговоры о магии, шаманские пляски у костров и тайные ритуалы некроманта Лысого. Его везде привечали, с удовольствием рассказывая о своем ремесле. Впрочем, это была не новость – Данила всегда умел находить общий язык с людьми. Контингент здесь подобрался что надо. Этакая человеческая Кунсткамера, и Данька бросался на эти типажи, словно человек, десять лет просидевший в «одиночке». Дни шли и шли, пока не пришел тот последний день на его ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ пути…
Утром в окно тихонько стукнули.
Данила поднял голову взъерошенный и недовольный. В окно едва брезжил мутный свет занимающегося утра. Посмотрев в себя, он увидел приникшую к заиндевевшему, с ночного морозца, оконцу квадратную фигуру Ильи. Дальше, во дворе, покуривали Вася и Лискин, причем последний отпускал довольно двусмысленные шуточки насчет гулены-Эльки и всей ее стаи, не являвшихся в деревню уже целых три дня.
Данька нахмурился, когда Лискин намекнул о приближающейся весне, поры любви и собачьих свадьбах. Конечно, он прекрасно видел, что стая уже два дня, подвывая, гонит одинокого красавца-лося, видел, как запали бока его черноухой волчицы, как стая останавливается только за тем, чтобы схватить пастью подтаявший снег, да прикорнуть на два-три часа, свалившись друг на друга под какой-нибудь корягой. Он так же видел, что, несмотря на усталость, они горят особым, недоступным простым охотникам, азартом. Однако, все равно, слушать ядовитые шуточки этого тощего пса было неприятно. В окно опять постучали, уже настойчивей. Данька перестал смотреть сквозь стену и вспомнил в чем причина столь раннего визита. Конечно же, они собирались на охоту за черным медведем-шатуном, что проснулся посреди зимы и пугал теперь неколдовское население Побоища своими внезапными появлениями. Сначала тощий, облезлый медведь только бродил вокруг села, изредка показываясь на склонах. Стоя на задних лапах, он принюхивался, и прислушивался к звукам, доносившимся от человеческого жилья.
Потом, окончательно отощав и обозлившись, стал захаживать на окраину, копаясь в выгребной яме и доводя до истерики дворовых псов. А третьего дня вовсе обнаглел – забрался к живущим несколько на отшибе старикам Кудиновым, убил цепного пса Сурика и разобрал стену сарая, добравшись до трех овец, две из которых вот-вот должны были принести ягнят.
Крику на утро было так много, что решено было наглеца прикончить, во избежание дальнейших злодейств. А, кроме того, практически всего мишку тотчас разобрали на составные части, устроив настоящую склоку за желчь и сердце. Желающих поделить шкуру еще не убитого медведя было гораздо больше тех, кто страждал бродить за косматым по сырому и холодному лесу. У всех нашлись неотложные дела, и мероприятие чуть не сорвалось, поскольку ведуны, с присущей им обстоятельностью и любовь ко всему умозрительному, пустилась в изобретение тысячи и одного способа как избавиться от медведя «не отходя от кассы». Конец импровизированному вече положил Камча, просто предложив пойти и убить зверя из простой, но очень хорошей винтовки. Данила вызвался за компанию, потому что дома делать было совершенно нечего. Элька была на охоте, а будни Побоища с его неизменными рутинными чудесами, со временем, стали казаться привычными и даже нудноватыми. В компанию тут же добавились Лискин и Илья, которые, будучи очень специализированными магами, явно скучали среди зауми и эзотерики остальных колдунов. Илья, например, был чисто боевой маг, ловко управлявшийся со всеми видами пламени и теплоты, а Лискин был просто шакал-оборотень. Или, как он любил называть, памятуя о любимом им Кастанеде – «дьяблеро».
Конечно, они тоже что-то там изучали, тренировались и ходили к другим на «мастер-классы». Но все это явно не доставляло им особого удовольствия.
Данька же вообще – в последнее время вставал с койки только для того, чтобы поделать кой-какие домашние дела.
Да единственно важным из них было кормление пятерых пестрых кур и горластого злого петуха, прозванного Данькой Баньши, за непередаваемо-мрачный нрав и тоскливый потусторонний крик, вылетавший не из горла птицы, а откуда-то из самых потрохов.