На эволюции Лискина он не обращал ни малейшего внимания, словно ничего не произошло. Данила подошел и встал, глядя, как в прозрачной воде тонкими струйками извивается кровь медведя.
- За Лиса не боись, он же оборотень – сказал Илья, глянув на Данилу снизу вверх. – Щас обернется и будет как новенький! Ишь ты, доктор, побелел аж! – хмыкнул он. Ничего, привыкнешь. Ну-ка где там наш Цыган? – добавил он, распрямляясь и глядя вниз по реке, где совсем недавно маячила фигурка Василия. – Странно… – протянул он, – лесом, что ли подходит?
Данька тоже взглянул, и опять его взгляд наткнулся на корчащегося на камнях оборотня.
Вид розоватой копошащейся массы с торчащими из нее худыми конечностями, вызвал новый прилив дурноты, и он поспешно уткнул взгляд в каменистый берег. Вдруг он замер – между камней что-то блеснуло. Все еще борясь со слабостью, он поддел носком невзрачный камешек, оказавшийся неожиданно тяжелым. Илья снова присел на корточки, тормоша медведя и бормоча что-то про раскладные сани, что нес Василий. Данька наклонился и рассеянно поднял странный камень с блестящим боком, повертел его в руках, стирая налипшую грязь. Под пальцами отчетливо сверкнул желтый металл.
- Илья, гляди, это что, золото что ли? – удивленно проговорил Данила, протягивая находку Давыдову.
Тот глянул, и поднялся, удивленно присвистнув.
- А ну-ка… Илья подкинул камень на руке, поднес к глазам и поцарапал ногтем блестящий бок. – И впрямь, похоже, самородок! Ну, ты даешь, доктор, золотой самородок, грамм на триста, не меньше!
Данька забрал находку из рук Давыдова, недоверчиво посмеиваясь.
- Правда, что-ль? Ну, надо же… Никогда ничего больше десяти копеек не находил!
- Эй, Лис, давай закругляйся и шуруй сюда! – крикнул Давыдов. – Наш психиатр самородок на полкило нашел!
Данила опустил находку в воду, и отмытый металл тускло замерцал под ледяными струями.
- Удивительно… – ошеломленно прошептал Данила.
Вдруг его словно холодом обдало. Он медленно обернулся. Илья стоял вытянувшись, глядя прямо на Данькины руки. От него исходило жгучее ощущение опасности.
- Брось это! – проговорил Илья изменившимся, глухим голосом.
Данька начал медленно подниматься, ничего не понимая.
- Брось это немедленно! – повторил Илья угрожающе.
Тело его разворачивалось, в то время как лицо оставалось повернутым к Даниле. Под ногами что-то заскрипело, и земля куда-то поехала. Данька покачнулся, пытаясь удержать равновесие, и вдруг рухнул, куда-то вниз, судорожно взмахнув руками.
Земля расступилась, камни брызнули во все стороны. Данила истошно заорал, хватаясь за осыпающиеся края образовавшейся под ним воронки. Все вокруг завертелось, под ногами образовалось какое-то шевеление, Данила судорожно подтянулся, цепляясь за убегающую землю, и вдруг оказался в воздухе в месте с тучей камней и песка.
Через мгновение, он грохнулся оземь, крепко приложившись затылком.
Чудом не потеряв сознание, ослепленный и ошарашенный он поднялся на четвереньки – в глазах двоилось. Где-то в стороне кричал Илья, почва дергалась и ехала, перемещаясь в разных направлениях. В панике, Данила, поднялся, все еще ничего не соображая и замер: прямо перед ним, из развороченного берега поднималась золотисто-пестрый столб, оканчивающийся огромной змеиной головой, увенчанной колеблющимися перьями. Два изумрудно-желтых глаза смотрели прямо на Данилу. Не соображая ничего от страха, Данила заорал. В руке все еще был зажат самородок, Данька замахнулся, пытаясь метнуть его прямо в засасывающий взгляд, но золото словно приросло к коже.
Самородок дернулся, словно живой, и потянул Данилу к сверкающей змее. Данила схватился за свою руку, и поехал вперед, что есть силы упираясь, и вопя, как полоумный.
Откуда-то сбоку ему вторил звериный рык Давыдова.
Его тоже тащило к чудовищу – толстая золотая цепь с крупным распятием натянулась и влекла своего хозяина к свивающей крупные кольца твари. Давыдов рвался, схватившись руками за крупные звенья мудреного плетения. Галька фонтаном летела из-под ног.
- Змей! Это Змей! – орал откуда-то Лискин.
– Вас-я-я-я! Вася, Вас-я-я-я! Помог-и-и-и! … Мать-перемать!!! – хрипел Илья.
Через миг, Данила уже приклеился к чешуйчатой колонне и в ужасе дергался, взирая на покачивающуюся в вышине голову с золотистыми треугольными челюстями.
Голова эта начала медленно опускаться, разворачиваясь и играя раздвоенным языком. Рядом с Данилой впечатался Илья, с треском врубившись мордой прямо в гладкое золотисто-черное тело. Змей свивал кольца, накрепко прижимая брыкающихся людей к самому себе. Вскоре у Даньки затрещали ребра, и свет померк перед глазами.
Илья хрипел рядом.
Только Лискин метался вокруг них, тонко подвывая и перескакивая через шевелящиеся витки.
Он еще не до конца обратился, и теперь по развороченному берегу скакало ужасное лысое существо, словно сошедшее с полотен Иеронима Босха, довершая апокалипсическую картину хаоса и ужаса, заполнивших зимний день.