Сюжет преображения человека, достигаемого через духовное «второе рождение», классически явленный в Пушкинском «Пророке», не только архетипичен для всей русской культуры, но и в самой русской поэзии постоянно воспроизводится с удивительной смысловой последовательностью. Важно то, что этот сюжет столь же естественен и для поэтов, вышедших из совсем другой среды – например, для крестьянина «кондового» русского Севера Н. Клюева. В его стихотворении 1908 г. «Я был в духе в день воскресный…», первая строка которого и эпиграф к нему взяты из Апокалипсиса (Гл 1, 10), почти полностью повторен Пушкинский сюжет преображения в пророка:
Не менее показательны и примеры из новейшей русской поэзии – например, два стихотворения, опубликованию в 2016 г. А. Кушнер в стихотворении «Поле в Прибыткове» более приземленно, но воспроизводит тот же сюжет:
Но Ю. Мориц в стихотворении «Не для печати» вновь возвращает нас к символике «рождения свыше», данной в животрепещущем опыте души:
Кроме того, вдумчивыми исследователями давно отмечена та сущностная особенность русской культуры, что она имеет «собирательный» характер, усваивая и затем органически воспроизводя «на более высокой ступени различные элементы культур других народов»[176]
. Как это стало возможным, на основе чего? Именно на основе способности к преображению культур, которая и создает этот новый синтез – поразительную русскую «всечеловечность».