Парадиз (СИ)

Потому что на самом деле не видел в этом поступке ничего такого уж из ряда вон. Нормальное, прагматическое решение. И, положа руку на сердце, он в этот момент подумал, что это не Темур мудак, а сам он — Александр Дебольский — дурак. Еще и редкий дурак. Тоже ведь надо было в свое время. И это не подлость — это естественная человеческая осторожность. Так все делают, кто может. А он — размазня — что-то застеснялся, замялся. Да еще и Наташка тогда ходила глубоко беременная: вышла бы истерика и бог знает что еще.

У женщин все как-то строилось на сентиментальности: любит-не любит, плюнет-поцелует.

Бросит-не бросит. А жизнь — она сложная. Дебольский вовсе не собирался уходить от жены, не думал даже. Только мало ли как сложится и что случится. Она и сама может передумать: загулять, найти вариант получше. Уйдет, и что тогда? Отдавать ее новому мужику горбом заработанную квартиру?

Тем более что заработал на нее Дебольский практически в одиночку: когда он выплачивал рассрочку, Наташка сидела в декрете и вообще ничем не интересовалась.

Так что мысленно он согласился: да, Темур — молодец, правильно сделал. Береженого бог бережет.

— Заринка хорошо выглядит, — будто невзначай бросила жена. И Дебольский привычным мужским чутьем разгадал расставленную для него ловушку. Это было так наивно, так глупо и примитивно, что по временам ему хотелось назло сказать: «Да-да, шикарно выглядит. Если бы только позвала, я бы сразу тебя бросил и к ней ушел». Просто посмотреть, что будет. Но на деле он, конечно, пробормотал: — Да? Не заметил. По-моему, она опять опухла.

— Серьезно? — изумилась Наташка. — Ты что, она же худая, как палка. Всегда такая была.

— Да нет, ты просто внимания не обратила. — И поспешно, прежде, чем она ухватится за эту оплошность, мол, он-то приглядывался, добавил: — Да и вообще, она же стерва. Что ты в ней нашла.

Делано пожал плечами, снова перестроился. И сделал вид, что всецело поглощен въездом на эстакаду.

Ничего стервозного в этой Зарине не было: женщина как женщина. Но после этого странного комплимента он буквально почувствовал, как Наташке стало легче.

И похороны эти, и слезы начали отступать.

В конце концов, ему давно уже было не двадцать, чтобы не понимать, какая лесть женщине приятнее всего. Ты можешь разливаться соловьем и стелиться перед ней, ночами петь серенады, а днем дифирамбы. Но на чаше весов все это перегнет один-единственный желчный комментарий в сторону подруги. Так устроен мир, так устроены люди. И даже если Наташка сейчас будет протестовать, негодовать и возмущаться, он прекрасно знал: жене не хочется себе в этом признаваться, но ей приятно.

И когда женщина спрашивает, нравится ли тебе ее подруга — это всегда тест.

Добрались, конечно же, глубокой ночью. Еще и попав по дороге в затор из-за ремонта моста, потеряв лишний час. Наташка, утомленная переживаниями, почти всю дорогу спала, откинувшись затылком на подголовник. И подбородок ее качался под мерное движение автомобиля. Она устала, измучилась, ей нужен был отдых.

Дебольский же, напротив, неожиданно для себя впал в какое-то странное нервное возбуждение. Которое усиливалось по мере того, как они приближались к Москве. Ему самому была неясна причина этого беспокойства. Но он не то что не хотел, но и не смог бы уснуть, даже если бы лег в кровать.

Впервые за все поездки в Питер он ни разу не остановился в пути. Ему не нужен был кофе, чтобы взбодриться или придать себе опасную иллюзорную свежесть. Не требовалось поплескать в лицо холодной водой из бутылки или хотя бы открыть окно, чтобы не допустить самого страшного: не уснуть за рулем.

Он не хотел спать. Но при этом не мог определенно сказать, хотел ли чего-либо другого.

Славку будить и забирать не стали, отложили на завтра. Наташка, едва поднявшись и бросив сумку у порога, отправилась в постель. И удивительно: обычно такая аккуратная, педантичная, не смогла заставить себя даже ополоснуться — смыть с себя запах этих похорон, стариков, чужих людей, церковных свечей. Разделась, бросая мятые вещи на стул, и легла.

— Я пойду покурю, — сказал Дебольский, замешкавшись у двери в спальню. И сонная Наташка не удивилась: с чего бы это он вдруг по-настоящему начал курить.

Он в одном свитере вышел на плохо отапливаемый балкон. До которого никак не доходили руки, и тот уже семь лет был завален остатками строительного мусора. А остекление, которое планировали менять в первое же лето, до сих пор зияло дырами в плохо пристыкованных рамах и пропускало уличный холод.

Дебольский с удовольствием вдохнул морозный московский воздух. И почувствовал, как шумно, гулко стучит в висках кровь.

Ему подумалось о сексе. Возможно, такое странное нервическое состояние можно было объяснить переутомлением и стрессом. А секс всегда помогал ему сбросить напряжение и уснуть. Но подумал про уставшую Наташку и понял, что сегодня уж точно не время: пусть спит.