Парадиз–сити

За неделю до своего восемнадцатого дня рождения Ло Манто впервые открыл для себя, что власть каморры в Неаполе так же сильна, как в Нью-Йорке. Однажды, наслаждаясь приятным осенним ветерком, дующим со стороны залива, он возвращался домой из школы, когда услышал, как в соседних домах торопливо, со стуком захлопываются окна. Посмотрев на другую сторону вымощенной брусчаткой улицы, он увидел, как трое мужчин в темных костюмах окружили владельца продуктового магазина. Правые руки двоих были засунуты в карманы пиджаков, а третий держал в руке открытую записную книжку. Владелец магазина был щуплым, взъерошенным человечком. В шерстяной рабочей рубашке и темных джинсах с подвернутыми брючинами, дрожа от страха, он прижался спиной к деревянному прилавку, на полках которого были выложены упаковки с яйцами, артишоки, помидоры и пучки салата. Мужчина с записной книжкой, приставив губы почти вплотную к уху хозяина магазина, говорил тихо и отчетливо, роняя каждое слово, словно тяжелую густую каплю яда.

Ло Манто стоял у мраморных ступеней подъезда трехэтажного дома XIX века и, прислонившись к полированной двери, наблюдал за тем, как разворачивается эта сцена — сцена, подобные которой в детстве он так часто наблюдал в Бронксе. Теперь Джанкарло понял: то зло, которое, как он полагал, осталось в прошлом, не только жило на этих улицах, но и властвовало над ними. Он видел столь знакомые ему движения, угрожающе склоненные головы, прищуренные глаза троицы в костюмах — все это было ему знакомо и направлено на то, чтобы запугать жертву, сломить ее волю. И тогда Джанкарло понял: если он решил превратить каморру в своего личного врага, ему нужно знать о ней все. Он должен узнать ее историю, изучить ее привычки и тактику, и только после этого он сумеет превратиться в смертельное оружие, направленное против могущественного преступного синдиката. Он превратит хищника в дичь.

— Я поставила на плиту воду для пасты, — сказала мать, — а сегодня утром приготовила острую тушеную рыбу — такую, как любишь ты и какую врачи запретили есть мне. Однако сегодня я этот запрет нарушу, и мы оба насладимся едой.

— Ты скучаешь? — спросил он, срывая с куста два сочных помидора. — По жизни в Америке?

— Я помню ее, — ответила мать. Ей было явно неприятно говорить на эту тему. — И никогда ее не забуду, но это не означает, что я по ней скучаю. Это просто часть моей жизни.

— Многое изменилось, — сказал Ло Манто, повернувшись к матери. — Город, из которого ты когда-то уехала, уже совсем другой.

— Лица, возможно, и изменились, но жизни людей по-прежнему находятся все в тех же руках, — грустно ответила мать. — И это никогда не изменится. Ты видел это ребенком и увидел то же самое, став детективом. Власть всегда принадлежит тем, кто живет в тени — и здесь, и за океаном.

— Ты говоришь прямо как мой начальник, — улыбнулся Ло Манто. — Он рассказывал мне, что воюет с неаполитанской каморрой уже тридцать лет, что арестовал сотни бандитов и пристрелил еще несколько десятков. А теперь, по его словам, каморра еще более могущественна, чем в тот день, когда он впервые прицепил на грудь полицейский значок.

— Пьетро — настоящий везунчик, — сказала Анджела. — Ему удалось дожить до преклонного возраста, и я каждый день молюсь о том, чтобы это удалось и тебе. А победить каморру тебе не удастся никогда, как бы ты ни старался.

— Я и не надеюсь победить их всех, мама, — ответил Ло Манто, протягивая помидоры матери. — Я хочу разгромить только одну семью.

Анджела прижала помидоры к груди, опустила голову и направилась к дому.

— Пора садиться за стол, — проговорила она. — И забудь о каморре. Хотя бы на сегодняшний вечер.

Глава 3

В ожидании своего информатора, который опаздывал уже на пятнадцать минут, Ло Манто сидел на каменных ступенях, ведущих к огромной церкви Сан-Паоло-Маджоре, и вертел в руках полупустую, четвертую за день, пачку жевательной резинки. Он смотрел, как солнце опускается за горизонт, открывая дорогу свежим ветрам, которые придут с залива, чтобы остудить раскалившийся за день город. Он любил Неаполь в это время суток, когда после окончания рабочего дня на улицы, готовые к ночным развлечениям, выходят горожане. Мужчины — в накрахмаленных сорочках, отглаженных брюках, начищенных до блеска ботинках и просторных куртках. Женщины — в красивых хлопчатобумажных платьях, туфлях на низком каблуке, с распущенными волосами и кокетливыми сумочками. А рядом с ними, пытаясь не отставать, семенили такие же нарядные дети. В эти предзакатные минуты город превращался в огромный открытый рынок. Здесь болтали, обменивались сплетнями, здесь жизнь переливалась через край. Именно это делало Неаполь городом, в котором Ло Манто ощущал себя дома, в котором ему нравилось жить, и именно в эти минуты, глядя на лица проходящих мимо людей, вслушиваясь в окружающие звуки, он ощущал себя в волшебном мире и был способен хоть ненадолго забыть о таившемся здесь зле.

— Что это тебя к церквям потянуло? — прозвучал голос сзади него. — Решил спасать души вместо того, чтобы арестовывать преступников?