Парадокс Апостола

Павел много рассказывал о себе, о своем детстве в Сибири, о жизни и учебе в Германии, о том, как оказался потом в Афинах — полунемой, без друзей и семьи. Что привело его в Грецию, правда, не пояснял, да Анне и не требовалось знать все подробности. Какой-то там прадед-грек, какие-то корни… Как все бывшие военные, он излагал свои мысли сжато, без лишних подробностей, но Анне это не мешало. За пятнадцать лет формальных отношений, в которых не принято было выражать эмоции, говорить о переживаниях, признаваться в страхах, она впервые могла быть собой, как в далекие московские годы. Павел не пытался разбирать ее внутренний механизм на цилиндры достоинств и шестеренки недостатков, просто разрешал ей быть — безоценочно, безусловно. Больших перспектив в этой случайной и ничем не оправданной связи она не видела, просто сейчас, когда страна стремительно неслась под откос, ей и самой больше не за что было цепляться. Она давно ощущала себя «соломенной вдовой» — муж присутствовал в ее жизни, но это была лишь тень. Казалось, ее суррогатный брак, лишенный близости и приятия, теперь полностью себя исчерпал.

Спустя некоторое время Анна, не терпевшая лжи, решила рассказать обо всем Харису.

Вопреки ее ожиданиям, он не был удивлен или огорошен. Новость, по всей видимости, даже не задела его за живое.

— Рано или поздно это должно было случиться. — Он стоял спиной к окну, ссутулив крепкие плечи и глядя куда-то в сторону. — Но ты выбрала наихудший момент, к этому у тебя особые способности.

— Харис, я не стану оправдываться. Мы прожили вместе много лет, дочь подросла, давай лучше подумаем, что делать дальше. В понедельник был педагогический совет, у Оливии нет будущего в академическом балете. Фактура подвела…

— Какая, к черту, фактура, что ты такое несешь?! — Казалось, он сейчас ее ударит.

— Это не вопрос таланта или техники, — Анна на грубость не отреагировала, будто не расслышала, — речь идет о простой профпригодности. Оливия находится за рамками балетных параметров, а подобные вещи коррекции не подлежат, с природой не поспоришь.

Харис обреченно молчал, похоже, это известие потрясло его куда больше, чем признание жены о внебрачных отношениях.

— У нас есть два варианта, — продолжала она, — перевести ее на отделение историко-бытового танца, там рост не имеет значения, но в Греции будущее на этом поприще у нее крайне неопределенное…

— А у кого оно вообще теперь здесь есть, будущее, — Харис принялся раздраженно шагать из угла в угол.

— …А второй — продать этот проклятый дом и отправить дочь на обучение в другую страну.

Его зрачки расширились, как при остром болевом шоке. Подрагивая ослабшими мышцами небритых щек, он тихо произнес:

— Для тебя семья — пустое место. Ты все за всех уже решила, все продумала! Впрочем, чему я удивляюсь?!

— Харис, послушай же…

Слушать он не стал, исчез в дверном проеме, оставив за собой лишь запах крепкого табака и глубокой, годами накопленной неприязни.

Анна отыскала телефон бывшей однокурсницы по Московскому хореографическому училищу, Ирины Вольских. Та была ей рада, когда-то они были очень близки: Анна только перебралась в Москву из Ташкента, а Ира — из тогдашнего Свердловска. В их биографиях прослеживалось много общего, кроме одного: окончив вуз, Анна скоропалительно вышла замуж и покинула столицу, а вместе с ней — и большой балет, а Ира продолжила бороться за право оказаться на сцене. В девяносто шестом она наконец-то была приглашена в Марсельскую балетную труппу, после чего все пути ей были открыты. Она моталась с гастролями по разным странам, пока наконец не осела в «городе вечного праздника».

По старой памяти Ира охотно согласилась помочь подруге и поискать учебное заведение, которое принимало бы иностранных студентов на условиях полного пансиона. Благодаря ее связям, Анне удалось связаться с ректором столичного Института современного танца. Документы абитуриентки приняли, и в начале весны Оливия уже сдавала вступительные экзамены на подготовительный курс отделения актуальной хореографии.

* * *

Последний раз спиртовой горелкой он пользовался в армии. Их тогда отправили на тренировочную базу в Омский округ, и ему в числе группы из восьми человек приходилось участвовать в трехдневных учениях по ориентированию в лесополосе. Нынешние условия в отличие от тех, в сибирской тайге, были вполне комфортными, отсутствовало лишь электричество. Его отключали ежедневно на несколько часов, и это выводило Павла из себя.

Как всегда, зимой в квартире без отопления было сыро и холодно, и к тому же он не мог сварить себе кофе. «Забастовщики хреновы, — морщился он, доставая купленную накануне спиртовку. — Раздербанят страну, к псам собачьим, борцы за демократию…»

Кофейная пена поднялась над туркой, рискуя залить слабый огонь горелки. Павел поспешно плеснул себе густой жидкости в чашку и взялся за газету.

Ну, что у нас там?

А, вот оно: забастовка государственных медицинских работников, забастовка сотрудников почты, глобальная забастовка транспорта…

Это плохо, значит, Анну сегодня он не увидит.