Парадокс Атласа

Париса примерно представляла, через что ему довелось пробиваться. В основном внутри защитного барьера Общества ждала боль. А причинять боль она умела.

– Я выполняла работу.

– И хорошо справилась.

Париса чуть было не скривилась.

– Если не считать того, что упустила тебя.

– Да, я слинял. – Гидеон как-то странно посмотрел на нее, и Париса уже хотела прочитать его мысли, но тут он спросил: – Сработало?

Этим он застал ее врасплох. (Мысли Гидеона тоже оказались тем еще ребусом.)

– Что?

– Принц, – пояснил Гидеон. – Я так и не узнал, вышло ли у меня что-то. Нико тоже не в курсе.

– О… – Нико, бедняжечка, он еще много чего не знает. Месяца не пройдет, как он примчится назад в особняк. В этом Париса не сомневалась. – Нет, не выгорело.

– О, – глухим от разочарования голосом протянул Гидеон. – Это залет.

– Почему?

– Моя мать… – скривился он. – Она будет меня искать.

Вот оно что.

– Мужчины с проблемными матерями хуже всего.

– Полный абзац, – согласился Гидеон и вздохнул: – Ну ладно.

– Да уж. – Париса встала и, приблизившись к решетке, присмотрелась к Гидеону. – Сделай милость, не рассказывай Нико, как прошла наша предыдущая встреча.

Пусть все и закончилось относительно благополучно, она никак не могла простить себе беспечности и того, что сделала или, если уж на то пошло, чего не сделала.

– Что так? – повеселел Гидеон. – Боишься, что если он узнает, что ты меня спасла, то решит, будто он тебе нравится?

– Нет, конечно же. Мне никто не нравится и, самое главное, я тебя не спасала. Просто ошиблась, а ты ускользнул. Больше, – подчеркнуто предостерегла она Гидеона, – этого не повторится.

– Идет, – снисходительно произнес Гидеон и еле заметно подмигнул.

– Но ты за Нико приглядывай, – добавила Париса. – Он же такой дурачок.

– Oui, très vrai [40], – согласился Гидеон.

Они обменялись вежливыми улыбками, совсем как бойцы на ринге перед началом раунда.

– Bonne chance, – пожелала Париса. – Ne meurs pas.

«Удачи. Не умирай».

– Я передам Нико, что ты так сказала, – ответил Гидеон, а она проснулась, и уже через несколько часов очередной этап ее жизни, длиной в два года, завершился.

Париса не знала, будет ли тосковать по этому времени. Ностальгия никогда ей не нравилась. Лучше двигаться дальше, вперед.

Как раз в этот момент в кафе вошли.

Услышав знакомую тихую поступь, Париса подняла взгляд. Вошедший уже сидел напротив нее.

– Привет, – сказала она.

Далтон вальяжно устроился на стуле, закинув ногу на ногу.

– Как же это меня вымотало.

За последний месяц его мысли полностью изменились: лишенные порядка, они напоминали разросшийся сад, из которого во все стороны лезет трава и ползучие стебли. Изменился его почерк. Изменился голос. Стали другими манеры. Скрывать все это от окружающих было для него настоящим подвигом сродни подвигу Геракла. И если бы эти самые окружающие не были так увлечены собственными жизнями, кто-нибудь из них обязательно заметил бы в Далтоне перемены. Но, к счастью, нарциссизм – самая надежная черта людского характера, она всегда застит взор: будущие выпускники зациклились каждый на своих бедах с разной степенью увлеченности, однако в нынешних условиях эта их степень оказалась намного выше чьей бы то ни было и ослепила их.

– Зато теперь все закончилось, – прагматично заметила Париса и потянулась за чашкой. – Атлас сказал что-нибудь?

А знает ли он вообще? Париса в последнее время задумывалась, что ему вообще известно. Возможно, он совершил несколько критических ошибок, в том числе недооценив ее?

Однако это было… не в его духе. Парису не покидало чувство, что она все еще участвует в каком-то чужом плане. Что она – все еще деталь механизма, шестеренка или некий агрегат в большой схеме, увидеть которую пока не в силах. Или же она по глупости прониклась к Атласу симпатией.

– Нет, – скучающим тоном ответил Далтон. – Да и что бы он сказал? Исследование я закончил. Хочет – пусть дальше ведет свои мелкие игры. – Он обернулся и посмотрел на женщину с фальшивым ребенком в коляске, что прогуливалась во дворике. – Всегда хотел завести ребенка.

– А? – отозвалась Париса, которая, увлекшись размышлениям об Атласе, не заметила, за чем так пристально следит Далтон. – Ты серьезно? Ребенка завести? – сдерживая смех, уточнила она.

– Да. И нет, – улыбнулся он. Это была новая улыбка, шаловливая и немного проницательная. Парисе она очень понравилась. – Просто наслаждаюсь жизнью, вот и все.

Она подумала о детском воспоминании Далтона – о том, как увял оживленный им росточек, просто потому, что жизнь так устроена. Ведь всякая жизнь конечна. Париса стала замечать за Далтоном эту странную, граничащую с паранойей зацикленность на смерти. Будто ему отчаянно хотелось прожить как можно дольше.

Наблюдение было совсем свежим, ведь за прежним Далтоном такой одержимости не водилось. Оказалось, что характер неполного Далтона, у Далтона без амбиций, без четко определенного будущего, тоже был неполный, лишенный нюансов. Грез. Желаний. Страхов.

Париса сначала решила, что нашла родственную душу, но потом поняла, насколько другой в представлении Далтона чистый лист.