Парадокс о европейце

Нет, с чего бы ему вдруг стать жовиальным, с привычной в последнее время, неясной ей самой тревогой думала Нина. И вдруг вспомнила их второй – чудесная встреча в Дмитрове не в счет, Ося тогда был замучен и изголодался, – второй медовый месяц, когда после разлуки семья соединилась, наконец, на Днепре: именно в то время она впервые за все годы брака узнала столь высокие мгновения, когда вдруг будто лишалась своего собственного, отдельного кровообращения… Да, конечно, это напускное, его что-то гложет, но он прячет в себе. На него похоже…

При парадных воротах Сад-Сэма, к которым подъезжали черные посольские лимузины с разноцветными флажками на капотах, стояли морские пехотинцы с нездешнего загара лицами – в Dress Uniform: все три цвета американского флага и белые фуражки. На левом предплечье у каждого офицера была витиеватая эмблема: в желтом канатном круге на красном фоне желтый одноглавый орел сидит на глобусе над двумя Америками. Под глобус, тоже опутанный белым морским канатом, был подложен допотопного вида якорь о двух треугольных изогнутых острых когтях… Всякая парадная пара гостей получала от командира морпехов честь. И двигалась в сторону нарядной ротонды с белыми колоннами.

Со стороны же Арбата, по всему Спасопесковскому переулку стояли темные фигуры. Они вовсе не скрывались, не прятались по подворотням, а фланировали – каждая на своем участке. С этой стороны шли советские гости, с тем чтобы пристроиться к длинной очереди, головой утыкавшейся в боковую калитку. Там люди в штатском сверяли паспорт и приглашение советского гостя со своими списками, составленными по алфавиту. И, случалось, кого-то отбраковывали.

Посольские здешние гости состояли преимущественно из московских литераторов и журналистов, столичных режиссеров с женами-артистками, модных художников и обласканных властью маститых архитекторов, профессоров и чинов промышленности. А также из дам кремлевского полусвета, поголовно завербованных советскими спецслужбами, и нескольких антикваров, с которыми в компании одного директора театра Кац ездил на бега, личностей мутных, вполне легально снабжавших американских дипломатов кузнецовским фарфором и пасхальными яйцами Фаберже, чаще всего, как позже выяснилось, поддельными, а также предметами из серебряных царских сервизов. Кое-кто брал и старую русскую живопись, но она в те годы на Западе в цене не была. Пожалуй, пользовались успехом лишь братья Васнецовы, ранний Левитан и непременный, как черная икра, паюсная и зернистая, Иван Шишкин.

Предыдущий посол Буллит пытался отменить этот постыдный и унизительный порядок, дискриминирующий посольских гостей на пороге его собственного дома. Но он мог распоряжаться только на своей территории: все, что лежало за забором особняка, оставалось в ведении НКВД.

Прием по случаю своей аккредитации и вручения верительных грамот давал новый посол Джозеф Дэвис. Иозефа успели представить ему. Предыдущий посол Уильям Буллит был человеком американского света и европейской складки, сын филадельфийского банкира, принадлежал Плющевой Лиге – закончил Йель. Этот же на его фоне выглядел почти ковбоем.

Буллит одно время был женат на вдове Джона Рида, в чем можно было усмотреть своего рода артистизм натуры – она, кстати, и заинтересовала его Россией. В молодости он работал корреспондентом в Париже и превосходно говорил по-французски и по-немецки. Так что недаром Рузвельт, отозвав Буллита из России, назначил его американским послом во Францию.

Дэвис же, на взгляд Иозефа, смахивал на грубоватых ребят со Среднего Запада. И он, толком о Дэвисе ничего еще не зная, не ошибался: тот был из семьи валлийца-каретника. А жена его казалась и вовсе простоватой, действительно, была дочерью торговца древесиной… Что ж, общеевропейская война маячила уже не за горами, а в Испании так и вовсе была в разгаре. И до нападения на Чехословакию оставалось всего ничего. Так что Америке на ответственных постах теперь нужны были такие вот парни полувоенного образца.

С появлением нового посла порядки в Сад-Сэм мигом изменились. Но все же большой прием был так же, как при Буллите с его прославленными своим блеском июльскими праздниками, затеян в посольском иллюминированном саду. Кажется, это было в последний раз – возможно, стали экономить на садовниках.

По торжественным случаям в особняке посла всегда пахло цитрусами. Причем так настойчиво, что запах этот напоминал Иозефу его итальянское детство в Триесте. Так же пахло и сейчас: до лимонных деревьев в кадках, расставленных в холле обок парадной лестницы, рука нового посла еще не дотянулась.

Посол стоял вместе с улыбающейся своей супругой в вестибюле, гости проходили мимо них. Дэвис жал им по очереди руки, кого-то, видно прежде знакомого, задерживая на несколько секунд дольше. Послица светски улыбалась, улыбка выходила у нее натужно-томной, какой-то припухлой и усталой, будто она напилась перед приемом аспирина от головной боли.