Пересечь Ла-Манш в двадцать первом веке — сущая ерунда. Правда, когда находишься под землей, думаешь о тех, кто погиб просто так, в трюмах обычных судов-перевозчиков, или стал жертвой суровой непогоды. Новое тысячелетие — это не обычный год. Его, так или иначе, ждут все на планете, от него хотят больше, чем год назад, в это же время. Все, кто понимал всю жизнь: «Я встречу Тысячелетие!», жили немного не так, как люди до них многие лета. А те, кто родились позднее, наверняка завидовали, ибо не было у них шанса встретить Миллениум. Три нуля завораживали, и теперь на хвост к ним села единичка. Формальность для математиков. Но какой же символ для простых людей! Тысячелетие пришло, и каждый хоть в душе встречал его помпезно, рад был жить в это необычное время. И, разумеется, не думал о том, что все эти вещи зависят всего лишь от точки отсчета… А точки эти, увы, надуманы, вымышлены, и никак не привязаны ровным счетом ни к чему.
И сперва настал день, на веки названный «911», потом прошли еще полтора месяца. И тогда, где-то между октябрём и ноябрём уже простого 2001-го, Транди Шторм-Спринг пересёк Ла-Манш и приехал в Шеффилд. Первые два дня он просто ходил по городу и даже боялся встретить того, кого желал видеть всем сердцем. Он вычислил школу, где учились его знакомые, нашел дом. В голове рисовалась картина, как маленький Энтони бегает по этим газонам, залезает на эти деревья, получает свои единственные в школе «пятёрки» на этом спортивном поле: теперь уже полностью оснащённом, но тогда, видимо, даже не огороженном. Шторм-Спринг — убийца, отправивший на тот свет двадцать семь человек, не считая «левых» стычек, глядел на детей, на старенькое здание и… вспоминал своё собственное детство. Тринадцать осколков, что врачи извлекли из его тела, и столько же поверхностных ран. По одной ране за каждого. И почти каждая могла стать смертельной. Но ни одной за того, благодаря которому он получил все эти раны. И ни одной за того, в которого он стрелял, но промахнулся… Он очень легко отделался. Почему? И в угоду кому ходил сейчас под этим мелким дождём, в этом тумане, по этой неприветливой на вид земле севера Англии?..
Рука в каждый момент была готова достать трубку и набрать номер, но он продолжал тихо шагать по улицам и паркам, представляя, как здесь же когда-то, может быть, только вчера ступала нога Энтони. И лишь на третий день, на берегу какой-то речушки, когда вокруг уже собирались тёмные облака, он решился. Спустя полчаса, когда с неба уже посыпались крупные капли, рядом с ним остановился Mitsubishi L200 серо-зеленого цвета. Невзирая на дождь, водитель вышел на улицу, всё ещё слегка прихрамывая, и придерживаясь рукой за капот. Даже не снайпер, а любой бы заметил редкие седые пряди, шедшие от середины лба по бокам назад. Волосы Тони были завязаны в хвост. Он выглядел уставшим, но глаза горели всё также — ярким голубым огнем, которого так не хватало долгими месяцами!
— Садись, сейчас ливень будет.
Они уселись рядом: также, как в той Мечте. Только одеты были по-другому, не по-летнему. А ливень не заставил себя ждать. Всё пространство вокруг заполнили струи небесной воды, по стёклам внедорожника она текла реками, полностью перекрывая обзор. Она шумела и пугала, пробирала до нити всех, кто сейчас оказался не под крышей. Транди знал: Тони запросто поехал бы и в такую непогоду. Но он не завёл двигатель, лишь положил руку на рычаг переключения передач. И рука товарища легла сверху. Многое в облике Энтони изменилось, и Транди первым спросил:
— Как ты? Как себя чувствуешь?
— Брось, всё нормально. К следующему лету буду таким, что не отличишь от того, что знал!
— Это хорошо. Я и думал уже о следующем лете.
— Почему? Я мыслил о начале этой осени. Ведь мы не смогли это предотвратить.
— Тони, никто не смог бы это предотвратить. Просто теперь никогда больше я не вернусь в Америку!
Блэк достал сигарету и закурил. Клубы дыма окутали салон автомобиля. Для Транди это действо стало в чём-то знаком почти полного восстановления здоровья его друга. Тем не менее, он приоткрыл окно. Да и ливень уже заканчивался. Эта сигарета Тони была как отсчет. Докурит и заведёт машину, а через несколько минут они расстанутся навсегда…
— Да и я никогда уже не вернусь в Америку. Туфта — эти их сказки о мечте, о свободе.
Рука Блэка продолжала лежать неподвижно. Только глаза его смотрели вдаль, в запотевшее окно, в эту серую промозглость поздне-осенней Англии. Никто не смог бы сказать, сколько времени они оба сохраняли безмолвие. Лишь пальцы рук переплетались, и слабые пожатия говорили всё за них. Энтони пришел в себя первым, встрепенулся, затушил сигарету и наконец-то, будучи так близко, взглянул в глаза своего товарища.
— Я не спросил о тебе… Ты приходил, но я ещё был в отключке. На тебе было столько ран…
Транди как отрезал:
— Забудь!
Внутри него всё клокотало, лишь рука Блэка под его собственной рукой вливала в парня столь родное ему равновесие.
— А у тебя родился сын.
— Да, я отец теперь. Вся жизнь изменилась.
— На кого он похож?