Парадоксы Младшего Патриарха

Это веселое спокойствие, это спокойное веселье, когда знаешь, не зная... когда будь твой противник как угодно хитроумен, а ошибиться невозможно... о да, мы лгали. Нам нравилось.

— Слушай, — сказал я, — а по случаю траура сыну покойного нельзя объявить... ну, скажем, пост?

— Можно, — отозвался Тхиа. — а что?

— Вот и объявляй, — велел я. — С этого мгновения у тебя пост.

— Это еще почему? — не понял Тхиа.

— А потому, — с самым невинным видом ответствовал я, — что у меня теперь расстройство желудка. Мне поститься не с чего — покойный мне даже и не кровный родич — так что остается только животом маяться. Конечно, ты тоже можешь желудком заболеть... но если две такие орясины здоровенные вдруг оба ни с того ни с сего животом скорбеть вздумали — слишком уж вызывающее поведение. А так — все приличия соблюдены. Совсем как у господина Кадеи. Все на виду, а придраться не к чему.

При упоминании имени дядюшки Тхиа скорчил непередаваемую гримасу.

— Мудришь, — подумав, сказал он. — Я бы и сам отравы опасался, сложись все иначе. Но ты только погляди, как перед нами распинаются. Дядюшка такой ширины язык разостлал, что хоть завернись да спи. Столько усилий, чтобы нас убедить — и все для того, чтобы подсыпать нам отравы в кубок? Нет, Кинтар. Расчет на то идет, что мы уедем целые и невредимые — и уверенные, что все прилично и благонадежно. Нет, травить нас никто не будет.

— Но и не считаться с этой возможностью мы не вправе, — голосом Тхиа произнес я — тот аж дернулся, бедолага.

— Будь по-твоему, — вздохнул он. — За столом сидеть, на еду глазеть... и чтоб во рту ничего, кроме собственного языка.

— У нас же были тренировки на голод, — утешил я его. — Просто вообрази себе, что это — одна из них.

— Что? — ужаснулся Тхиа. — Опять по четверо суток без еды и питья? Да нет, похоронный ритуал восемь дней тянется... столько мы без воды не протянем.

— Столько и не надо, — разуверил его я. — Если только ночью незаметно можно выбраться на волю, пропитаться сумеем.

— Можно, — враз повеселел Тхиа. — Замок ведь на случай осады строился. В нем тайных ходов больше, чем обычных — и никто их не знает так, как я. Но все-таки ты мудришь. Не будут нас травить.

— Может, и не будут, — упорствовал я. — А если не травить, а усыплять, к примеру? Чтоб мы невзначай не увидели чего...

— Сонные чары, — возразил Тхиа, — не обязательно с едой мешать. Их можно на любой предмет пристроить. Хоть бы и на кровать.

— Верно, — обрадовался я. — Ты прав. В кроватях мы спать не будем.

Тхиа взглянул на меня искоса и коротко фыркнул. И лошадь его тоже обернулась и тоже фыркнула. Точь-в-точь как он.

— А дышать ты мне дозволяешь? — осведомился он.

— Я бы и рад не дозволить, — в тон ему откликнулся я, — так если не дозволить, ты ведь, чего доброго, помрешь.

Тхиа снова фыркнул.

— Слушай. — Я хоть и не всерьез, а все же начинал сердиться. — Хватит дурачиться. Нас ведь тут взаправду убить могут. И остерегаться нам надо всего. Конечно, если бы мы знали, кто, как и зачем убил твоего отца...

И ведь не заметил я, что разгадку мы в разговоре помянули, самое малое, дважды. Ну, не всю, конечно. Кто и зачем... этого мы знать не могли, но вот как...

— Зачем? — повторил Тхиа. — Или — почему?

— А что, есть разница? — не понял я.

— И еще какая! — горячо откликнулся Тхиа. — Это ведь совсем не одно и то же. Зачем наследник убивает богатого завещателя? Ради денег, ясное дело. Чтобы потом быть богачом. А вот, к примеру, мститель убивает тирана-завоевателя, истребившего всю его семью — и его если не изрубят в кусочки на месте, то казнят наверняка, и он это знает. Для не будет никакого «потом». И семья этого бедолаги от смерти мерзавца не воскреснет. Для них тоже не будет никакого «потом». Так зачем он это сделал? А низачем. Но вот почему — ясно и без вопросов.

— Понял, — кивнул я. — Зачем обращено в будущее, а почему замыкает прошлое.

Тхиа воззрился на меня с неподдельным изумлением.

— Именно так, — веско сообщил он, — и написано в древнем трактате «Меч мудрости судейской, препоны рассекающий». Слово в слово.

— Сколько же ты знаешь всякого разного, — с легкой ехидцей отозвался я. Может, даже чуточку ехиднее, чем хотелось бы — но для брата, которым втайне гордишься до слез, в самый раз.

— Да, — отозвался Тхиа, — и все сплошь не то, что нужно. Я ведь даже не знаю, на который из двух вопросов нам предстоит искать ответ — «зачем» или «почему»?

На самом деле оба вопроса были важны для нас одинаково, но тогда мы этого не знали.

Мы то останавливались, то пускали коней неспешным мерным шагом — и когда тень замка, совсем уже короткая и даже пузатая, вновь накрыла нас, главное было сказано. Однако и помолчать хоть минутку нам не привелось. Вездесущий дядюшка поджидал нас прямо в дверях, опершись о косяк — нам через распахнутые ворота он был виден издали.

— И не надейся, — пробормотал Тхиа, устремив сияющий взор на господина Кадеи. — Даже и не надейся.