Парадоксы полковника Ржевского

– От смерти? Надо думать, да. Но правду сказать, тогда всякий знатный дворянин Османской империи мог этак спастись, ибо в ту пору существовал обычай, позволявший ногам отвечать за голову, и, пожалуй, многие турецкие сановники втайне упражнялись, бегая на рассвете от ворот султанского дворца Топкапы до Рыбного рынка. Впрочем, полагаю, и палачи там ноги тренировали не менее, чем руки. Так что спасение жизни, так или иначе, было делом непростым.

– Но каким образом?

– Э, братец, я уж тебе столько подсказал, нешто сложно теперь самому догадаться?

Ответ смотрите на с. 188.

Глава 12 Придворный этикет

Прокофий глянул на серебряные часы-луковицу, сверяя время, подошел к установленной на веранде небольшой пушчонке, запалил фитиль, поднес к затравочному отверстию, и… грохот холостого выстрела огласил привычную к такому повороту дел округу.

– Полдень! – вытянувшись во фрунт, величаво сообщил он.

– Вот и славно! – полковник Ржевский отложил исчерканный своим размашистым почерком томик Клаузевица и повернулся к скучающему над романом корнету. – Ну что, составите мне компанию на лодке?

– Извольте, господин полковник! – встрепенулся Платон. – Только правду сказать, на веслах я ходить не силен.

– Да ты, братец, не робей, я сам на весла сяду. Эх, как я только по миру не странствовал! И верхом, и пешком, и под парусом, и вот на веслах, только что на ядре летать, подобно известному тебе ганноверскому барону, не доводилось. Как говорится, бог миловал! А вот на монгольфьере в воздух случалось подниматься. Да что там, я вот все думаю, не выписать ли мне из Франции инженера да у себя в имении собственный монгольфьер завести.

– Да зачем же, господин полковник?

– Э, братец, что тут объяснять? Тут пробовать нужно. Но как человек военный, скажу тебе: для разведки сие изобретение человеческого разума первостатейная штуковина. Висишь себе меж небом и землей, паришь, словно птица небесная, и никакой тебе опасности, пули до тебя не достигают, ядра тоже. Конечно, можно шлепнуться, да и то, как воздух в шаре остывает, тот медленно и опускается. Зато вид оттуда – будто на ладони: где какие части в засаде притаились, кто и где перестроения совершает, откуда резервы подтягиваются – обо всем загодя узнаешь. И тут же специальную капсулу вниз по шнуру спускаешь с известиями о движении противника. Благодать, право слово!

Я слыхал, у нас перед Бородинским сражением такой же надутый баллон намеревались поднять, да что-то не сложилось. А жаль! Словом, вижу я в том воздушном шаре немалое будущее. Пожалуй, одно меня удивляло: как это император Наполеон, будучи преотменным артиллеристом, против нас этакое средство не использовал? Кому, как не ему, понимать громадные выгоды, имеющие произойти от столь несложных, по сути, устройств?

Уже потом в Париже нелепую причину сей несообразности мне объяснили. А дело было так. В тысяча восемьсот четвертом году в самый день коронации Бонапарта над столицей французской был поднят большущий воздушный шар с гондолой в виде золоченого императорского орла. И надо же такому статься: налетел ветер и унес этот шар подальше от взоров ликующей публики. И хочешь верь, хочешь не верь, – спустя некоторое время объявилась пропажа аж над Римом! Ясное дело, уже на последнем издыхании, еле в воздухе держалась. Едва-едва не рухнул воздушный шар на папскую резиденцию, но, видно, не судьба ему была приземлиться на собор Святого Петра. А далее вовсе умора: золоченый орел возьми да и оторвись! И, нарочно не придумаешь, – Рим, поди, не маленький город, а птичка золоченая не промахнулась: уселась прямо на гробницу Нерона! То-то все страху натерпелись.

Когда Наполеону о том доложили, он просто дара речи лишился. Этакое предзнаменование! А император-то, подобно всем корсиканцам, в небесные знаки и разные гадания верил свято. Тут же, как мы нынче знаем, вовсе не пустое совпадение получилось. Как прежний тиран спалил первый Рим, так новый предал огню Рим третий. А уж результат от таких деяний – сам знаешь, какой. Хоть и не поразили Бонапарта кинжалами, однако сказывают, все же не просто так он Богу душу отдал – без яда не обошлось. Но как бы то ни было, в тот день Наполеон запретил все полеты на воздушном шаре в границах империи.