– Просто я почти дошла домой и по дороге купила себе мороженое…
Ее слова и сам ее голос был со вкусом лета. Я слушала.
“Перестань мне звонить”.
– Обожаю лето, можно ходить в коротком платье… – говорила она.
– Они тебе идут.
Это правда, но я не умею делать комплименты, звучат дежурно и сухо. Может, потому, что я всегда констатирую факты.
– Да, я заметила, как на меня смотрят.
“Почему ты со мной разговариваешь?”
– Прости, что не писала вчера, – сказала я. Это мне тоже приходится говорить часто. “Ты из другого мира. Тебе не надо в мой. Ты там сойдешь с ума или умрешь”.
“Я не боюсь”, – слышу ее спокойный, решительный голос.
“Я решаю за тебя”.
– Ничего страшного, – она понимает меня и почти не сердится. Сердитость еще была утром, но она ушла.
– Хочешь, я приеду завтра? – спросила я.
– Ого. Почему бы и нет. Я, вроде бы, не занята.
“Я не хочу никуда ехать”.
Вам когда-нибудь доводилось ухаживать за чайной розой? Очень красивое растение, но очень нежное. У меня роза умерла. Женя и впрямь напоминает цветок. Из меня никудышный садовод. Не люблю ответственность за других людей. Я сама абсолютно инфантильное создание.
– У меня такое чувство, что завтра что-то изменится, – произнесла она задумчиво. – Ты знаешь, как пахнет гроза?
– Примерно…
Какая-то дрожь ознобом ощущалась в воздухе. Как лихорадка.
– Мне как раз нужно будет кое-что тебе показать. Это связано с горами, – сообщила Женя.
– Причем тут горы?
– Драконы любят горы, – с удовольствием сказала она.
– Драконы? – улыбнулась я.
– Угу. Самые настоящие…
Уже тогда я тоскливо предчувствовала, что завтра увижу ее в последний раз. Сердце распухло в груди, ему было тесно, оно сильно билось.
Эта девушка с ребенком в эпицентре конституции собственной личности. Ребенка нужно любить, защищать, наставлять, дарить ему нежность. Иначе они вырастут или умрут. Но я не собиралась любить ничьих внутренних детей. Может, еще несколько лет назад… Но не сейчас.
Ее внутренний ребенок умрет или вырастет. Лишь отчасти я буду тому виной. Очередной булыжник на ее кладбище забытых и ушедших. У каждого из нас есть такое кладбище.
“Почему ты держишься? Отпусти меня”.
“Я могу, – слышу ее серьезный голос. – Запросто. Уж поверь”.
Я верю.
***
С каждой встречей я откусывала от нее понемножку, хотя Женя больше похожа на абсент. Очень вкусно и оригинально в начале, а в конце тебе плохо от подступающей горечи и безумия. Послевкусие оставляют все, но такое – только она.
Перед тем, как сесть в метро, пришлось преодолеть силу притяжения квартиры. Точнее, одиночества, которое жило в квартире. Это так же трудно, как встать зимой ранним утром из-под теплого одеяла.
Потом я нацепила на глаза солнечные очки и надела наушники. Они большие, так что издалека я напоминаю рыжего долговязого радиста.
“Ну и что, что я еду к ней, словно на работу, потому что друзьям принято видеться регулярно? Это только мои проблемы. Я, как старый скотч, который ни к кому уже не может приклеиться, потому что его часто использовали. Зато в процессе я всё равно получу удовольствие, общаясь с ней и, возможно, смогу кому-то подарить радость”.
В вагоне метро я закрыла глаза. Шум невыносимо давил на голову, люди вокруг огромными жирными мухами пожирали пространство, мне чудился треск помех – густой до безумия.
Я сделала шаг в сторону, ломая грань привычной реальности. Медленно открыла глаза. Никого в вагоне не было. И сам вагон стоял. В грязно-серой мгле спертый воздух, в котором медленно тонула пыль. Вокруг царила царственная тишина.. Из стекла на меня смотрели кости моего черепа.
Под ногами бесшумно ползали слепые змеи. Я дышала так тихо и размеренно, словно не дышала вовсе. Кости моего черепа продолжали космически-серьезно смотреть на меня из-за стекла. На них не было желтого налета. Напротив, неожиданно некрупный череп был совершенно белым, будто его всё это время выжигало солнце.
Я чувствовала себя невероятно спокойно, потому что только теперь ощущала, что нашла свое место в мире. Глубоко под землей, в замершем вагоне метро.
Смерть скалилась мне в лицо так, словно знала наш с ней общий секрет. Я печально улыбнулась и протянула руку к стеклу…
Мир разбился грохотом. Жизнь торжествующе ворвалась в восприятие. Сбивающий с ног людской поток понесся мимо меня к выходу – больше двух десятков живых и здоровых человеческих тел. Я ощутила себя крошечным ребенком, мимо которого величественно несется стадо мамонтов. Жизнь была грязной, грохотала колесами, орала в динамиках, свистела ветром сквозняка.
Она была прекрасна.
Мне тут не место. Тяжелое тело давило на плечи, мышцы облепляли кости скелета, быстро и словно бы торопливо, неряшливо работало сердце, как вечно занятая домохозяйка.
– Покажи мне свой мир, – говорила Женя.
Я молчала.
– Или я не могу туда войти?
Я смотрела на нее, на ее маски, на ее принципы, опыт, на ее интересную и не всегда счастливую, далеко нелегкую жизнь.
“Зачем ты рвешься в могилу? Живи. Пожалуйста, живи. Подле меня тебя ничего не ждет…”