Параллели сходятся

Не хотелось слушать своих товарищей — поэтов, мастеров, профессионалов. Зачем? Чтобы лишний раз почувствовать своё ничтожество? Незаметно вышел из цеха и на заводском дворе задержался возле доски показателей социалистического соревнования. Тогда было принято определять успехи цехов или бригад наглядными рисунками. На первом месте изображался самолёт, далее — автомобиль, или паровоз, велосипед, верблюд, черепаха. Под каждым рисунком — фамилии бригадиров. И я подумал с горечью, что меня бы следовало посадить на черепаху. Благо место оказалось свободным.

А время действительно летело быстрее самолёта, и никто не хотел плестись в хвосте. Страна уже достигла в народном хозяйстве довоенного уровня, но уровня отсталой аграрной страны. По объёму промышленной продукции мы занимали пятое место в мире. XIV съезд партии поставил перед народом задачу индустриализации страны. Нужно было хотя бы приблизиться к передовым странам Европы по добыче металлов, угля, нефти, производству электроэнергии. По ленинскому плану электрификации уже была построена Шатурская электростанция, затем электростанции в Ташкенте, Ереване, Волховская гидроэлектростанция, утверждён проект Днепрогэса. Началось строительство Ростсельмаша, Турксиба… Вся страна жила индустриализацией. Этой главнейшей задаче были посвящены не только газетные страницы, но и романы, стихотворные сборники, пьесы. Трудовой энтузиазм всколыхнул страну.

В университете появились первые крикуны-троцкисты. Выступая на комсомольских собраниях, они доказывали невозможность построения социализма в одной стране и всячески порочили ленинский курс партии на индустриализацию. Пышными лозунгами о мировой революции крикуны затуманивали наше юное, незрелое самосознание, и кое-кто из ребят поверил в авангардистскую роль студенчества в решении сложнейших социальных вопросов. Однако партия пришла на помощь комсомолу, и после жестокой борьбы за ленинизм с последышами троцкизма было покончено.

В то время я плохо разбирался в марксистско-ленинской теории. Меня учила жизнь и товарищи по рабфаку, а несколько позже — товарищи по студенческому общежитию, что было на улице, которая называлась Ильинка, а сейчас улица Куйбышева. Среди ребят, как я уже упоминал, оказалось много окончивших рабфаки, прошедших тяжёлый трудовой путь шахтёра, станочника, каменщика, тех, кого особенно близко касались успехи индустриализации. Они жили этим, понимали сердцем, познали собственными мозолистыми руками.

Так получилось, что в большой комнате общежития, куда меня поместили, оказались студенты разных факультетов и даже институтов. Поздним вечером, сидя за длинным столом, я штудировал учебники по теории стихосложения, изучал историю западной литературы, которую потом сдавал П.С.Когану, президенту Академии художественных наук. Вспомнил я о нём по ассоциации со стихами Маяковского (он мне многое подсказывает в связи с работой над этой книгой). Стихи назывались “Тамара и Демон”. В них есть такие строки:

Вот башня,

револьвером

небу к виску,

разит

красотою нетроганой.

Поди,

подчини её

преду искусств —

Петру Семёнычу

Когану.

Готовился к зачётам я добросовестно, хотя большинство лекций пропускал. И может быть, в отличие от многих студентов, больше отдавал времени самим произведениям, то есть первоисточнику, чем штудированию учебников по истории и теории литературы. Эта привычка осталась у меня и в дальнейшем, когда перешёл на другую параллель — в область точных наук.

А переходить надо было. Однако я всё-таки хочу продолжить начатый рассказ о вечерах в общежитии. Итак, занимаюсь я изучением какого-нибудь “анапеста” или “амфибрахия”, и в эту минуту тихо открывается дверь, входят мои товарищи — будущие инженеры, экономисты, строители, те, о которых потом мы будем читать как о знатных людях первых пятилеток, входят, бесшумно снимают сапоги, чтобы не помешать соседям по комнате, изучающим математику, физику, историю. Не помешать и мне со своим “амфибрахием”.

Ребята приходили поздно, так как работали на железнодорожной станции по разгрузке угля, досок, дров или на стройке рыли котлованы, подносили кирпичи и занимались отнюдь не студенческой работой, а привычным тяжёлым трудом.

Это было крайне нужно. Механизации тогда не существовало, да и лишние рубли студенту не помешали бы. Жизнь оказывалась нелёгкой. Приходилось помогать родителям, маленьким сестрёнкам, братишкам.

У меня жизнь сложилась лучше. Мать работала учительницей. Сестра воспитывалась в детдоме, а вскоре я сам стал зарабатывать, но уже более квалифицированным трудом, чем мои товарищи. Но им я благодарен за воспитание уважения к любому труду, за дисциплину труда, чему была подчинена вся наша жизнь. А в комнате жили тогда человек 15-20. И никто никому не мешал, хотя у каждого успели сложиться свои интересы, вкусы, привычки, характерные для выбранной профессии.