Параллельная вселенная Пеони Прайс

Something new…
Что-то новое…
Do you feel it too?
Ты тоже это чувствуешь?
I’m looking for something new,
Я в поисках чего-то нового,
I don’t know what I’m looking for,
Не знаю, что я ищу,
But I’m looking for something, for something,
Но я ищу что-то,
For something…
Что-то…[17]

Открываю глаза и щурюсь – в них ударяет яркий дневной свет. Зажмуриваюсь, под веками все краснеет. Зеваю, потягиваюсь и иду в ванную, которую мы с Энн делим на двоих. Да, порой личная уборная – непозволительная роскошь.

Пытаюсь прикинуть, что мне делать дальше. Найду ли я работу за неделю? И если да, то какую? Снова мыть посуду, витрины, полы или машины? Так я никогда ничего не добьюсь – лучше схожу на пару кастингов.

Упираюсь в стену, провожу по ней в поисках дверной ручки, но та странным образом исчезла. Открываю глаза и обнаруживаю себя у пустой белоснежной стены. Слева от меня висит картина, похожая на… на нечто такое, что я нарисовала бы, если бы сидела на колесах.

Оглядываюсь и вижу комнату, словно сошедшую со страниц «Архитектурного дайджеста»[18]: кровать с шелковым постельным бельем, вазы с пионами на стеклянных столиках, абстрактные картины, кресла, обитые бархатом, высокие потолки и окна в пол. Даже в самых смелых снах я не представляла таких спален. Человек, который около двадцати лет закрывает дверь в свою комнату, хорошенько растянувшись на кровати, со временем находит плюсы в тесноте.

На нетвердых ногах подплываю к окнам. За стеклами без единого развода огромный бассейн с водой цвета летнего неба и песчаные холмы с редкой зеленью, на которых по-хозяйски раскинулись особняки кофейно-молочного цвета с коричневато-красными и серыми крышами. Отсюда они выглядят как игрушки, шоколадные домики, которые вот-вот растают под солнцем.

Пальцы тянутся к вискам, надавливают, глаза закрываются, чтобы найти спасительную красноту, в которую превращается яркий солнечный свет. С силой щиплю себя за запястье и распахиваю глаза – пейзаж не меняется, он напоминает вступительные кадры шоу про семейку Кардашьян.

Что за черт? Что за хрень? Что за…? Твою мать! Мысли в голове резко сменяют друг друга, как будто в старом телевизоре кто-то нетерпеливо щелкает каналами. Меряю комнату шагами: из одной стороны в другую. Нужно двигаться, чтобы окончательно не спятить, не погрузиться в медленно застывающий цемент.

Останавливаюсь, резко открываю первую попавшуюся дверь и оказываюсь в большой и светлой гардеробной, стены которой окрашены в молочно-розовый – цвет одежды для маленькой девочки или рабочего места на фото из пинтереста.

Безумие какое-то! И оно не укладывается в голове, как ни пихай, хотя я и пытаюсь сложить происходящее воедино, крутя его то так, то этак, как кубик Рубика…

Понятно: это сон. Я ничего не ела весь вчерашний день, не учитывая пережевывания хлопьев, и теперь меня кидает в обволакивающе гулкий бред. Еще пару дней без еды – и я заговорю на парселтанге[19], смогу левитировать и исцелять – обычное дело, когда мозг испытывает потребность в углеводах.

В комнате слабо пахнет чем-то искусственным – пряно-цветочным. Точно не от букета цветов на туалетном столике – они искусственные.

Как в магазине, на лакированных полках, куча туфель всех возможных цветов: красные, белые, черные, желтые, синие, фиолетовые, оранжевые, салатовые. Салатовые? Цвет ярким пятном выделяется среди других.

– Кому вообще нужны салатовые туфли? – бурчу я, крутя одну из них в руках.

Туфля тяжелая. Седьмой размер. Мой! Но какая разница, если всего этого не существует?

Возвращаю ее на место и двигаюсь к рейлу с брендовой одеждой. Я не вижу бирок и ярлыков, но понимаю, что она дорогая. Боковое зрение выхватывает отражение в зеркале.

Это ты? Внутренний голос шипит так, будто я за ночь и правда освоила парселтанг. С ревом в ушах возвращаюсь к зеркалу.

– Да ну на хер?

Обычно я так не выражаюсь (только если Кевин выводит меня из себя), ведь мама учила меня хорошим манерам, но тут ругательства, которые зачастую остаются в голове, вырываются наружу, как газировка из бутылки.

Из зазеркалья смотрит красотка с миловидным личиком, таким же игрушечным, как и дома за окном, и длинными светлыми волосами, струящимися по острым плечам. Я с силой бью себя по щекам и зажмуриваюсь. Шлепок эхом отдается в голове. Не знаю, кто это, но точно не я. Хотя нет – это неправда. Присмотревшись, я осознаю, что это вполне я – улучшенная, прокачанная, постройневшая футов на тридцать[20] я. В бледно-розовой шелковой сорочке с тонкими бретелями, которая еле прикрывает попу, я выгляжу как модель Victoria’s Secret[21].