Параллельные миры лифтёра Сорокина

Мы ещё какое-то время сидели на кухне, пили кофе, о чём-то говорили, но я плохо вникал в суть разговора, охваченный мыслью о любовном рассказе. Мне он представлялся почти сказкой со счастливым концом, но обязательно в каких-то необычных современных формах, чтобы душа читающего улетала в небеса. Непомерно высокой и почти идеальной должна была быть любовь в моём рассказе. Вскоре обрадованный и успокоившийся Сорокин ушёл «несовершенной шведской ходьбой» в Сокольнический парк. Я же, поглощённый новой темой, рассеянно смотрел в окно и обдумывал начало рассказа. Всякая чепуха лезла в голову, и, как я ни старался, ничего стоящего не приходило. Передо мной на тополиной ветке, чуть покачивающейся за окном, сидел воробей и, вертя головой, как мне показалось, насмешливо посматривал на меня то одним, то другим глазом, словно бы говоря: «Ну что, съел! Любовную сказку он захотел состряпать, да ещё идеальную, да ещё со счастливым концом! Хрен тебе. Не то нынче время. Лучше эсэмэски пиши со смайликами – это и есть твоя современная высокая любовь».

– Вот ты понимаешь, воробей, как трудно в наше время писать про высокую любовь, – заговорил я с ним, обрадовавшись внезапному собеседнику, – даже начать трудно: будто и не любил никогда и не страдал от иссушающего и томительного чувства. Одно дело любить наяву, и совсем другое всё мистическое величие любви выразить на бумаге. Опять же – душа: как она откликается на материальную любовь? Ты знаешь? Ничего ты не знаешь. Может, для неё это является неизлечимой и гнетущей болезнью, и когда происходит плотская любовь, душа покидает тело и с содроганием смотрит со стороны на извивающиеся потные тела, которые сплелись в чувственной и сладостной истоме, но поделать она при этом ничего не может. Это выше её сил. Она только понимает, что подобная любовь – это только начало её развития, первая ступень – к дальнейшему и бесконечному совершенствованию. Кстати, сам-то ты, воробей, любил когда-нибудь по-настоящему, улетал в облака любовного экстаза и дальше – в космические дали, где твоя душа светилась от невыразимого и всепоглощающего чувства и небесного счастья, или только и знаешь что чирикать и за другими подглядывать?

Воробей перестал вертеть головой, замер, словно давая понять, что уловил мою мысль, глаза его затуманились, видимо, воробьиной любовью, и, томно чирикнув напоследок, он улетел, оставив после себя пустую, чуть качнувшуюся ветку «Словно символ завершения любви», – почему-то подумалось мне.

Внезапно с улицы послышались ритмичные удары – это старуха выходит на соседний балкон уже с самого начала весны и привычно возвещает мир о своём пробуждении ударами суковатой палки по железной балконной ограде. Она совершает это, можно сказать, ритуальное действие с каменным лицом и глядя в одну точку, словно отдаёт дань какому-то своему божеству, которому она беспрекословно подчиняется и которого видит только она одна. Мистическое действо продолжается несколько минут, после чего с чувством полностью исполненного долга старуха разворачивается и всё с тем же каменным выражением лица покидает балкон до следующего сеанса, который может начаться в любое время суток. Видимо, всё зависит от приказов невидимого божества.

«А ведь она была когда-то молодая, полная надежд и желаний, была влюблена и смеялась от счастья со своим возлюбленным, принимала в кровати различные сексуальные позы, ублажая неутомимого дружка, уверенная, что так будет всегда, – думаю я, жалея старуху-барабанщицу. – Но вот её настигли старость и одиночество, уничтожив все её представления о счастливой земной жизни и полностью изменив сознание, которое ввергло её в иной, параллельный мир, о котором не знает никто, кроме неё…»

– С кем это ты тут разговариваешь? – на кухню, прервав мои размышления, в цветастой ночнушке, сонно зевая и шаркая домашними тапочками со стоптанными задниками, вошла Катя.

– С добрым утром, Катюха! Это я сначала с твоим любимым Сорокиным разговаривал: он, пока ты спала, заходил, а потом – с воробьём, и над новым рассказом размышлял – про любовь, между прочим, хочу написать. Как раз по этому поводу Сорокин и зашёл с утра пораньше и заинтересовал меня этой темой. Вот я и решил не выдумывать рассказ целиком, а за основу взять нашу с тобой любовь – худо-бедно, а уж больше двух лет вместе прожили. Так, считаю, он более реально и современно будет выглядеть.

– Вот именно что «худо-бедно». Да ты про любовь-то писать не умеешь, – зевнула она, – и наверняка всех своих бывших кошёлок начнёшь вспоминать, а меня в эту очередь за ними сунешь, да ещё и дурой выставишь. Нет уж, лучше ничего про меня не пиши, а иначе я от тебя к Сорокину уйду. Он меня уже давно домогается.

– Ты что, ещё не проснулась? При чём здесь Сорокин? У него же гражданская жена имеется, если ты не забыла, Феодорой Львовной именуется, – приняв её радикальное высказывание за шутку, смеюсь я. – Она так в него вцепилась, что ни за что от себя не отпустит, и тогда ты с носом останешься.