Удар пришёлся по касательной. И мальчику вроде бы ничего не грозило, но испуг за Кузнечика превратил меня в самую настоящую фурию. Бабёнку я уложила одним ловким хуком справа. И ощущая себя супервумен, подскочила на ноги, чтобы ринуться за парнем, но тот уже оклемался и решил ещё раз попробовать сбежать с места преступления, правда, на этот раз вперёд. В общем, я бежала на него, он летел на меня, заметно прибавив скорость. Наверное, я рассчитывала на то, что он всё-таки затормозит, но парень абсолютно точно был тоже не в себе…
Вопреки тому, что я всё прекрасно видела и осознавала, столкновение тем не менее случилось неожиданно. Ну как столкновение… Шестёрка просто наехала на меня, сбивая с ног. Где-то за секунду до этого я всё же попробовала сманеврировать и увернуться, но меня отбросило в сторону, и я полетела вбок, на пыльную землю, получив грандиозной силы удар в область груди.
Боль была настолько сильной, что болевой шок попросту вырубил моё сознание.
В себя пришла достаточно быстро… или мне так показалась. Лёжа в карете скорой помощи, я смотрела на раскачивающийся потолок и слушала нервный голос Козырева, который без устали ругался с кем-то по телефону.
Глава 7.
Илья
Отец всегда говорил, что от меня одни неприятности. Даже не знаю, что именно изначально сподвигло его сделать такой вывод, но уже годам к восьми я прекрасно усвоил одну простую и неприглядную истину: моему родителю было бы на порядок проще, будь у него другой сын, ну или не было вовсе. К этой информации в разные годы своей жизни я относился неоднозначно. Были дни, когда его ворчание и вечно недовольные речи проходили мимо меня, не вызывая ничего кроме раздражения. Но бывали и такие моменты, когда мне хотелось вывернуться наизнанку, дабы доказать ему, что хоть чего-нибудь да стою.
Впрочем, пока была жива мама, это всё воспринималось не так болезненно. Мама вообще обладала особым даром сглаживать все остроты между нами.
— Илюш, папа устал, — часто говорила она по вечерам, гладя мои лохматые волосы, когда я в очередной раз чем-то не угодил отцу, — не расстраивайся.
— Он всегда устал, — качал я головой.
— Ну, такой у нас папа, — она сама всё прекрасно понимала, но по неведомой мне причине продолжала верить в лучшее. — Однажды он обязательно научится с тобой общаться.
Наверное, она действительно на это надеялась, вот только время шло, а отец и не думал что-либо менять в нашем с ним общении.
Мне доставалось по любому поводу: за сломанные игрушки, за помятые тетради, за порванные штаны, развалившиеся кроссовки… В общем, за всё то, что было свойственно обычным мальчишкам, лазающим через заборы и мечтающим узнать, как работает заводная машинка.
— Щенок! — спьяну плевался он яростью, швыряя меня по дому, пока мамы не было дома, — ты хоть понимаешь, скольких усилий мне стоит тебя содержать?!
Повод тем вечером был серьёзный: моя белая школьная рубашка треснула прямо промеж лопаток. В тот год я пошёл в рост, и многие из вещей попросту стали мне малы.
— Оно само, — едва слышно пробормотал в ответ, уже зная наперёд, что никакие аргументы не спасут меня от отцовского кулака. А он у него был ого-го — шахтёрская жизнь оставила отпечаток на всём.
— Само, — взревел отец не своим голосом. Это были девяностые, когда зарплату не платили месяцами, вынуждая население перебиваться случайными заработками. Шахтёрам тогда выдавали водкой. Часть мать умудрялась продавать у себя в магазине, торгуя из-под полы, пока хозяева не видели. Остатки же выпивал батя, после чего становился буквально невменяемым. — Само! — едкий запах спирта ударил мне в лицо, но я не зажмурился, силой воли заставляя себя не отводить глаза от красной небритой рожи, покрытой испариной. Уже тогда я взял за правило не показывать своего страха, ведь можно было получить и за это.
Его взгляд встретился с моим. Зрачки были расширены, а капилляры покрасневшими от вечной работы под землёй и систематических возлияний беленькой.
— Само, — повторил батя и… схватил меня за шею, от души сжимая загривок. В голове моментально потемнело, и я рефлекторно задёргался, хотя знал, что нельзя. — Я тебя научу как САМОМУ начать ценить чужие труды!
Я упирался руками и ногами, но одним рывком меня подняли с пола и потащили в зал, где на диване лежала та злосчастная рубашка.
— Научу, научу, — пьяно повторял отец, после чего кинул меня на диван. Больно ударился лопаткой о спинку и попытался отползти, но родитель успел перехватить меня за лодыжку и потянуть на себя. — Научу…
Его огромная фигура была настолько угрожающей, что я невольно закричал, и это послужило последней каплей. Отец схватил рубашку и начал пихать мне в рот, приговаривая:
— Жри, сука, жри.
Мать появилась на пороге дома в тот момент, когда меня уже натурально рвало. Наверное, промедли она хоть на пару минут, то я вряд ли бы выжил, ведь отец, уделанный моей рвотой, уже занёс свой стальной кулак.
— Не смей! — не своим голосом закричала мама, повиснув на отцовской шее. — Коля, отпусти его…
Что было потом, я уже не помнил.