Параллельные (СИ)

Его машина рвано понеслась дальше — Костя повёз Карину домой. Я бросил на неё прощальный взгляд, — Павлова тихо сидела на заднем сиденье и глотала беззвучные слёзы, — но не почувствовал ровным счётом ничего, ошмётки моей души этой ночью были неспособны на сострадание.

В больнице выслушал длинную речь от врача, судорожно ловя каждое слово и не понимая ровным счётом ничего.

— Мне очень жаль, — подвел он черту под всем этим.

— Я хочу видеть жену.

— Боюсь, что это невозможно, — сочувственно покачал головой Виктор Олегович, — она в реанимации.

— Я хочу. Видеть. Жену, — выдал я, закипая от ненависти и презрения ко всему живому. И даже сделал угрожающий шаг вперёд. Но доктор, к сожалению, не впечатлился, продолжая стоять на своём:

— Ваша жена сейчас в реанимации. Её состояние стабильно тяжёлое. И если вы не хотите навредить ей, то вам нужно подождать хотя бы до утра.

Болезненно скривился, но спорить не стал и, развернувшись на пятках, отправился в больничный санузел.

Здесь царила давящая чистота и белизна. Зачем-то крутанув кран, долго наблюдал за тем, как вода убегает в никуда. А потом меня затошнило, едва успел нырнуть в одну из кабинок. Рвало меня долго, буквально выворачивая наизнанку. Но боли я не чувствовал. Когда последний спазм утих, мне окончательно снесло крышу, я обрушил всё своё отчаяние на стену, раз за разом нанося удары по кафелю, который очень быстро окрасился в цвет моей крови. Хотелось заорать, но из горла доносились лишь сдавленные хрипы. Выдохся я не скоро, спустившись по стене вниз и зайдясь в глухих рыданиях. Вернее, я и не знал, что это они, пока глаза окончательно не заволокло слезами.

Именно таким меня и нашёл Костя, вернувшись в больницу. Опустился рядом со мной на холодную плитку. Был уверен, что сейчас он выскажет мне всё, что думал, но Козырев удивил, положив ладонь на моё плечо:

— Главное, что она жива.

***

С руководством больницы за разнесённый туалет разбирался тоже он. Я вытребовал у медперсонала возможность попасть в душ, где долго до остервенения пытался смыть весь сегодняшний день в канализацию. Костя откуда-то принёс чистый комплект одежды, хотя оба понимали, что «очиститься» я смогу ещё не скоро.

Под утро меня таки пустили в палату к Нине. Её лицо было белым как простыня, а кожа казалась тонкой и прозрачной. Смотреть на неё было страшно, как если бы это могло причинить ей вред.

Долго стоял на коленях, уткнувшись головой в больничную кушетку и вымаливая прощения у жены и… детей, которых больше не было.

***

Воспоминания о той ночи давно превратились в кошмар, который то и дело накрывал меня с головой.

Проснувшись посреди ночи, я сидел в развороченной от моих метаний постели и пытался восстановить дыхание, для внутренней галочки пытался припомнить дыхательные практики, которые так старательно вворачивал мне мой терапевт — не помогло.

— Вы просто не верите, — как-то упрекнул он меня. На что я лишь зло ухмыльнулся. За те пару месяцев нашей работы он так и не сумел понять главного: я вообще уже давно ни во что не верил — ни в чёрта, ни в бога, ни тем более в самого себя.

Наконец-то дыхание вновь стало подвластно контролю.

Встал с кровати.

В спальне царил мрак. Свет включать не хотелось, да и не нужен он мне был — в нашей с Ниной спальне я ориентировался более чем хорошо. Но дело было не в этом, тьма куда больше соответствовала моему душевному состоянию.

Курить тянуло невыносимо, но и спускаться на улицу — влом. В квартире я не курил принципиально. В голове крутилось навязчивое — «Нина бы не одобрила». Во время нашего брака я лишь изредка баловался сигаретами, а сейчас… Сейчас же казалось, что начни я дымить дома, то это послужит финальным доказательством того, что жену я потерял окончательно. Хотя какие ещё доказательства мне были нужны? Но упрямое сознание продолжало цепляться за воспоминания, вещи, обычаи и… запахи. В квартире всё ещё неуловимо пахло ею — чем-то тонким и родным.

Я ведь с самого начала знал, что Нина не простит и не поймёт, просто потому, что… такое не прощают.

На часах светилась половина четвёртого утра. Ни туда и ни сюда. Ложиться спать было бессмысленно — не усну. Уже которую неделю мучила бессонница. У меня в принципе со всем в последнее время было так себе. Со всем, кроме бизнеса — там, как ни странно, всё работало как часы. Может быть, и не зря я последние годы рвал жилы, мотаясь по стране и налаживая многочисленные связи и процессы? Хотя кому я вру. Я просто бежал. От Нины, от Егора, от Карины… от себя.

Хотелось с кем-нибудь поговорить. И желательно не с мозгоправом, который до тошноты понимающе кивал на всё, что бы я ни говорил. Раньше я позвонил бы Косте — без оглядки на время, место, обстоятельства. Между нами никогда не было особых тайн и преград, кроме одной — его чувств к моей жене. Раньше, но не сейчас.

В памяти тут же всплыл наш последний разговор.