Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова

Сборник рассказов Давида Шраера-Петрова, выпущенный в Москве в 2005 году, носит название «Карп для фаршированной рыбы», которое указывает на привилегированное место этого рассказа в творчестве писателя. Совершаемое в рассказе низвержение стереотипов служит и предостережением тем самодовольным еврейским читателям, которые ценят только истории, где исключительно евреи выведены в роли положительных героев. Шраер-Петров рассматривает своих героев под различными этическими, эстетическими и метафизическими углами, часто отдавая предпочтение противоречивым и, казалось бы, несовместимым точкам зрения. Вкупе с убеждением, что сам автор не знает больше, чем его герои, такого рода ненарративный анализ нарративных событий особенно ярко представлен в современной еврейской литературе.

«Литература действительно может описывать абсурд, но она ни за что не должна становиться абсурдом», – заметил Исаак Башевис-Зингер (1904–1991) в авторском предисловии к своим «Избранным рассказам» (1982) в переводе на английский язык [Singer 1982: viii]. Независимо от того, согласимся ли мы с диктумом Башевиса-Зингера, заметим, что в некоторые наиболее драматичные моменты своей прозы (например, такова попытка «побега» пьяного Самойловича, во время которой катер превращается в дворового пса) Шраер-Петров подводит своих героев к нарративно-психологическому обрыву. Балансирование на пределе абсурда, при котором диббук скользит вдоль и поперек гуманистического воображения писателя, подводит к сопоставлению его текстов не только с традициями «классической идишской художественной прозы» (выражение Кена Фридена прежде всего относится к триумвирату Ш. Я. Абрамовича [Мойхер-Сфо-рим], Шолем-Алейхема и И. Л. Переца), но и с прозой самого Башевиса-Зингера. С моей точки зрения, для оценки литературного пути Давида Шраера-Петрова в целом и особенно его иммигрантской прозы прежде всего релевантны романы «Враги: Любовная история» (1966) и «Шоша» (1974): постхолокостные романы Башевиса-Зингера, в первом из которых рассказывается о жизни иммигранта в послевоенной Америке, а во втором – о юности героя в довоенной Польше. В прозе Башевиса-Зингера – так же как во многих произведениях Шраера-Петрова – столкновения евреев и неевреев (славян) запускают в действие механизм «любовного рассказа».

В 1975–1976 годах, на пороге почти целого десятилетия отказа, Шраер-Петров создал ряд стихотворений, в которых дисгармония его русского и еврейского «я» предвещает конфронтацию с режимом. Ранее мы говорили о стихотворении «Моя славянская душа», а ниже обратимся к тексту «Раннее утро зимой» (1976; «Early Morning in Moscow» в английском переводе 1991 года). Стихотворение было впервые опубликовано в первом американском сборнике Шраера-Петрова «Песня о голубом слоне» (1990):

Это дворник лопатой шуршит,

Повторяя, как будто во сне:
Жид-жид-жид,
Жид-жид-жид,
Жид-жид-жид,
Ты попался бы в лагере мне.

Это доктор стучит в мою грудь,

Повторяя, как будто во сне:
Как-нибудь,
Как-нибудь,
Как-нибудь,
Мы ещё запоем по весне.

Эти звуки наполнили рань,

Повторяясь слезами во мне:
Жизни грань,
Жизни грань,
Жизни грань,
И Москва в снеговой пелене

[Шраер-Петров 1990: 41–2][61].

The janitor shovels the street

rehearsing his snowy reverie
dirty Jew dirty Jew
dirty Jew —
In the camps
Ed break your head in two.

The doctor knocks on my chest

rehearsing his wishful reverie
one day well
one day well
one day well
be free to sing in the spring.

Sounds filling the dawn

keep time with my salt tears
on the verge of life
on the verge of life
on this low verge
lies Moscow muffled in snow

[Shrayer 2007, 2: 1059].