Параллельный вираж. Следствие ведёт Рязанцева

Жалость он ненавидел, она хуже, чем страх, хуже, чем унижения. Им можно сопротивляться, жалость лишала сил. Его разрывало от осознания собственной глупости и бессилия, но пустой желудок сворачивался жгутом, есть хотелось до тошноты. Он тряхнул головой, сбрасывая налипшее чувство стыда, и побежал.

Школьный буфет кишмя кишел разновозрастной детворой, вытянувшейся очередью в форме головастика. Возле окошка, заполненного отекшим лицом тёти Клавы, запрыгивая друг на друга, толкались школяры, те, что побойчее и понаглее.

Мотя приподнялся на цыпочки и заглянул за стеклянную перегородку. На длинном столе в пластиковых подносах из-под накрахмаленных полотенец бугорками выпирали пирожки, булочки и кренделя. Края полотенец были отогнуты, и Мотя разглядел на одном из подносов аппетитные розовые сосиски в завитках теста.

В животе призывно заурчало. Мотя сглотнул набежавшую волной слюну и стал ждать.

Сосиски в тесте исчезали с подноса быстрей, чем двигалась очередь. На самом деле она вообще не двигалась. Торговля шла бойко, руки с монетками тянулись со всех сторон, но хвостик головастика оставался на месте. За Мотей в очередь никто не становился. Он, не отрываясь, смотрел, как быстро исчезают с подноса глянцевые завитки, но ничего не мог поделать.

Когда, наконец, он приблизился к окошку, на подносе остался последний завиток. Мотя протянул руку, но в этот момент кто-то схватил его сзади за ворот пиджака и дёрнул.

— Мне сосиску в тесте!

Над головой мелькнула рука, и последняя сосиска досталась длинноногому волейболисту Лёхе Малкину. Он был младше Моти на год, но выше почти на две головы.

— Это моя! — ощетинился Мотя.

— Чего?! — Малкин поднёс сосиску к носу и демонстративно втянул широкими ноздрями сосисочный аромат. — Ммм, какая вкусная! — вгрызся ровными зубами в тесто и смачно хрюкнул от удовольствия. Жуя, произнёс с издёвкой: — Ты на кого тявкаешь, Мотя-задротя?

Малкин никогда не ходил один, вокруг него всегда вились его вассалы, «крутые парни», а по сути шестерки на доверии. Мотя ненавидел их всех, они были сильнее его, наглее и уверенней в себе, а своё превосходство демонстрировали окружающим, издеваясь над ним, унижая, оскорбляя, поднимая на смех и с каждым разом придумывая всё более обидные издевательства.

— Деньги появились — смелый стал, да? — Кривозубый Стас Панин в их шайке-лейке был вторым по статусу. Он учился в параллельном классе, считался примерным учеником, любимцем всех учителей и тоже был выше и мощнее Моти. Его Мотя боялся и ненавидел больше других, уж больно извращённая была у Панина фантазия по части глумления.

— Откуда у тебя деньги, сиротинушка? Кого обокрал? — Панин резко дёрнул сумку, которая висела у Моти на плече. Мотя отлетел на середину зала и шлёпнулся на пол, ударившись костлявой попой о кафель. Малкин, Панин и остальные подоспевшие к разборкам шестёрки дружно заржали.

— Только не ври, что мамашка дала. Уборщицам столько не платят, — Панин снова заржал, на этот раз в одиночку. Не получив поддержки, решил выместить злобу и пнул Мотину сумку. — Обокрал кого-то? Признавайся, безотцовщина.

Мотя молчал. Он знал, что отвечать нельзя. Стоит ему только произнести слово… всё равно какое… на него тут же набросятся, как уже было не раз. Но здесь, в буфете, они вряд ли посмеют, подкараулят потом, и тогда уже… Мотя вспомнил, как в прошлый раз вся шайка под руководством своих заводил играла в футбол его шапкой. Кроличья шапка. Мама купила ему на барахолке на последние деньги, после того как он месяц проболел ангиной. Шапку пришлось выкинуть, а маме сказать, что потерял. Мама долго смотрела в одну точку, а потом ушла на кухню плакать. Утром протянула Моте новую шапку, сшитую из искусственного меха, который до этого украшал ворот её старого пальтишка.

— А мне он и не нужен, я всё равно платком накрываюсь, что в нём толку. Только ты не бросай где попало, в сумку прячь.

Мотя прятал бесформенную, неказистую шапку, как только сворачивал за угол.

На этот раз предметом издевательств стала Мотина сумка.

— Пацаны, хотите мастер-класс по волейболу. — Малкин поднял сумку и подбросил её к потолку. — Стас, принимай.

Сумка летала из рук в руки, пока не прозвенел звонок.

— Ладно, пошли, — скомандовал Малкин.

— А с… с… с… этим что? — спросил заика Кутёмов, вращая сумку над головой.

— Дай сюда, — Панин выхватил сумку и ухмыльнулся. — Этому дерьму место в унитазе. Пусть ищет в тубзике… женском, — заржал, обнажая кривые зубы. — Айда за мной!

— Не, я на урок, у нас контрольная! — Малкин затолкал в рот остатки сосиски и вышел из буфета. Остальная братия двинулась за Паниным в конец коридора. Мотя поплёлся следом.

В дверях женского туалета Панин столкнулся с Анитой Ченг. Невысокая, но статная Анита, дочь корейского дипломата, бросившего семью по причине рождения дочери, а не сына, выделялась своей экзотической внешностью. Эта особенность почему-то вызывала особое уважительное к ней отношение.

— Ты куда прёшься? — строго спросила Анита, перегораживая проход Панину. — Ничего не перепутал?