Лиса. Да, делай это так, да, ой, немножко больно, так не надо… Но ох… Не прекращай, туда, да…
(Замеч. протоколиста: громкие, несдержанные звуки свидетельствуют о наступившем коитусе, перешедшем в оргазм.)
Лиса. Ты па ба ба ба бам па бам?
Гоголь. Я — да! А ты? Ты захватила его?
Лиса. Да, самым краешком, но очень сильно и даже теперь, когда ты вот так делаешь, видишь, вздрагиваю.
Гоголь. Это было. Это было!
(Гоголь производит громкие, ликующие звуки на мотив французской народной песни «Марсельеза».)
Гоголь. Алонзенфант де ля патри ле жур де глерэ арив!
Лиса. Там ариве, там «е асаграв» (неразб.), медведина!
Гоголь. Не мешай! Оарм ситоен форме мо батайо, маршо, маршо, кэнсаипу-у!
(Лиса подпевает, исправляя ошибки.)
Гоголь. Вот так это было, вот так, вот как «Алозенфант де ля патриии».
Лиса. Ох, а я не умею так описать. Я дышу. Он был как дыхание. После долгого удушья.
Гоголь. Дыши, милая. Я — твои легкие. Давай дышать вместе.
(Замеч. протоколиста: прошло 12 мин.)
Гоголь. Золотая осень. Ты как определяешь, что приходит осень?
Лиса. Холодно становится.
Гоголь. Листва. Опавшую листву начинает гонять по дороге. Начинается еще в августе, но в сентябре листвы становится больше, прибавляется эта погребальная дымка — в частном секторе складывают листья в кучи и жгут. Золотая осень. Я брожу в эти дни и думаю о том, что «золотая» — не от листвы, а от света. Ты замечала, какой он золотистый? Золотая… Слушай, а может быть, в этом сочетании «золотая» — не прилагательное, а — деепричастие. «Залатая осень». Осень, которая еще пытается залатать, спасти нас от зимы, но — листья сыплются, и по ним ездят машины, и их жгут дворники, и потом — голые ветви, первый снег…
Что случилось? Эй, что случилось такое? На тебе лица нет!
Лиса. Милый. Милый… Мне тревожно… Я не знаю, почему, но мне страшно. Во время нашей… близости это отпустило, но теперь — как будто на фоне красивой нашей с тобой мелодии кто-то этажом выше лупит по клавишам Пугачеву. И эта вторая, страшная, мелодия — едва слышна из-за стен, но она становится основной, пугая…
Гоголь. Успокойся, милая… Мы — вместе…
Лиса. Милый, можно, я сейчас уйду?
Гоголь. Да что ж это с нами? Давай я обниму тебя крепче. Это пройдет! Полежи так…
Лиса. Мне страшно, страшно, и, когда ты обнимаешь меня, мне страшно еще и за тебя. Я уйду. Я не прошу, я просто уйду, хорошо!
Прихожая (микрофон 2)
Гоголь. Это пройдет. Помни про наш луг с радугой.
Резолюция министра государственной безопасности Муравьева Н. М.: «Инф-я исчерпывающа. Больше не надо».
Министерство госбезопасностиПротокол аудиодокументирования объекта «Жилая квартира по адр. ул. Серафимовича, д. 16, кв. 7». 23 сентября
Сотр. оперупра мл. лейт. Мовсейсюк П. Д.
Квартира взята на аудирование в 9.00. Объекты появились в 17.00. Сначала удовлетворяли свои эротические запросы, объект Лиса конч. 2 раза, объект Гоголь — 1 раз. В ходе сексуально-интимных отношений разговоров по существу ими не велось, обсуждались преимущественно позы и повороты эротических действий. После окончания сексуальных процедур проследовали на микрофон 3, где начали обсуждать некую третью фигуру.
Микрофон 3
Гоголь. Расскажи, как ты познакомилась с ним.
Лиса. Зачем ты так?
Гоголь. Ну правда, расскажи. Я ведь этого не знаю и никогда не узнаю.
Лиса. Я… Не надо!
Гоголь. Вот смотри. Он — не постоянная, а, надеюсь, — переменная твоей жизни. И вот чтоб сделать его переменной (а ведь сейчас он для меня постоянная, поскольку я не знаю, как он возник рядом с тобой), так вот, чтоб сделать его переменной — расскажи. Я узнаю, что он был не всегда, и поверю в то, что и будет он — не всегда.
Лиса. Нет.
Гоголь. Ты бережешь ваше с ним общее прошлое?
Лиса. Я не буду ничего тебе рассказывать. Это последнее слово.
Гоголь. Исповедь. Давай отнесемся к этому как к исповеди!
Лиса. Святым отцам не исповедуются в том, что касается лично их.
Гоголь. Еще как исповедуются! И они обязаны такую исповедь принять. И отпустить грехи.
Лиса. Ты — не святой отец. Святым отцам запрещают жениться.
Гоголь. Но не в православии.
Лиса. Я — католичка. У нас святым отцам запрещают жениться и любить.
Гоголь. Чтобы они любили всех людей, ты же знаешь! Всех, а не одного!
Лиса. Чтобы они любили всех людей, ты правильно сказал. Всех любили, никого не ненавидели. Любишь одну — ненавидишь тех, кто сделал ей больно.