Парашюты над Вислой

— Ну вот, в люфтваффе это вызвало бы массу вопросов, если бы сие обстоятельство вскрылось, в организации же Тодта половина личного состава — ненемцы. И это никого не смущает. Ну и в-четвертых — хоть организация Тодта придана военным, это — не военные. Что существенно расширяет рамки дозволенного… В общем, на мой взгляд — это лучший выход из создавшегося положения!

Савушкин вынужден был с этим согласится. Помолчав, он спросил, стараясь быть как можно более деликатным:

— Густав, дружище, а вы… не посчитаете необходимым выполнить долг гражданина Рейха?

Лицо барона внезапно сделалось строгим, от недавней вальяжности не осталось и следа. Сухо спросил он Савушкина:

— Любезный Эрнст, вы полагаете возможным, чтобы немецкий дворянин и офицер нарушил своё слово?

Савушкин неопределенно хмыкнул.

— Я его пока не услышал.

Барон кивнул.

— Что ж, извольте. Parole d'honneur. Вы удовлетворены?

— Вполне.

Тут входная дверь отворилась, и в гостиную ввалились лейтенант с двумя разведчиками, нагруженные мешками, пакетами и свёртками, в сопровождении пожилого тщедушного человечка в пегой от старости бархатной блузе, несущего тяжёлый чёрный кофр из буйволиной кожи.

— Товарищ капитан, ваш приказ выполнен, обмундирование и фотограф доставлены!

— Отлично! Теперь — за работу! Моемся, бреемся, подшиваемся, подгоняем обмундирование, делаем фото на документы, готовимся в путь! Выступаем в ночь!

* * *

— А дальше куда, товарищ капитан?

Ночь была — хоть глаз выколи; разведчики, пробравшись к самому железнодорожному полотну у пересечения Духницкой с Повонзковской, на самом краю Жолибожа — залегли у насыпи в густых зарослях черёмухи.

Савушкин ответил лейтенанту:

— Пока не знаю, Володя. Или через пути, на ту сторону, или… — Он замолчал, не зная, что сказать.

Тут в дискуссию вмешался фон Таубе.

— Мне будет позволено сказать пару слов?

Савушкин молча кивнул. Немец продолжил:

— Надо дождаться состав с разбитой техникой.

— Почему? — спросил капитан.

— В Прушкуве — ремонтный завод группы армий «Центр». Там восстанавливают технику, требующую серьезного ремонта. Если на платформах будут груды железа, бывшие когда-то танками — это именно то, что нам надо.

Савушкин кивнул.

— Хорошо, ждём.

Ждать пришлось долго. Составы проходили регулярно — на малой скорости, осторожно, толкая перед собой пустые платформы во избежание подрыва на минах — но нужного всё не было; в основном усталые паровозы волокли товарные вагоны или платформы с грузовиками, прицепами, орудиями, не требующими ремонта. Наконец, в четвертом часу со стороны Гданьского вокзала показался состав из платформ, на которых стояла разбирая и сгоревшая техника: танки, бронетранспортёры, самоходки, грузовики, причем многие представляли собой просто кучи обломков. Похоже, это было именно то, что надо…

Как только паровоз поравнялся с группой — Савушкин тихо скомандовал:

— Приготовится!

На первых трех платформах светились фонари — группа пропустила их беспрепятственно: там, где фонари — могут быть сопровождающие, а вступать в рукопашную в темноте было ненужным риском. Дождавшись платформ с разбитыми танками, на которых не было ни огней, ни людей — Савушкин махнул рукой. Разведчики, подхватив ранцы, живо вскочили на платформу, лишь барона пришлось тянуть за руки и подсаживать — он никак не успевал вставить ногу в проём лестнички, ведущей на платформу. Но всё завершилось успешно — вся группа в сборе и военнопленный фон Тильзе разместилась на одной платформе, по соседству с двумя сгоревшими самоходками «Насхорн».

— Густав, сколько мы предположительно будем в пути?

Барон подумал и ответил:

— Я не железнодорожник, но думаю, Эрнст, что не менее трех часов.

Савушкин кивнул.

— Хорошо. Тогда все — по машинам!

Первым в дальнюю самоходку запрыгнул Некрасов — и немедленно выскочил назад, как ошпаренный.

— Товарищ капитан, тут дерьмом воняет!

Савушкин развёл руками.

— Ну а я что сделаю? Прикажешь почистить и постелить ковры?

Снайпер вздохнул и вновь полез в самоходку, следом за ним — Костенко и Котёночкин. В головную машину забрались Савушкин с радистом и фон Тильзе. В машине остро пахло сгоревших порохом, обожжённым металлом, горелой резиной — но выбирать не приходилось…

Через четыре часа поезд снизил ход до совсем уж минимального, паровоз запыхтел, стравливая лишний пар — и, наконец, состав остановился. Савушкин, глянув в триплекс, осмотрелся. Вокруг, насколько хватало скудного обзора через наблюдательные приборы самоходки — стояли эшелоны с техникой, отдельные группы вагонов, пустые платформы, в предрассветном полумраке виднелись краны и погрузчики; всё вокруг производило впечатление какого-то брошенного хозяйства, едва ли не свалки — и лишь какое-то шевелине у дальних пакгаузов позволяло надеятся, что это не так.

— Густав, дружище, что мы делаем дальше?

Фон Тильзе деловито ответил:

— Вы — сидите и ждёте, очередь этого состава на разгрузку подойдет в лучшем случае дня через два. Я — иду к Хайнриху на квартиру, объясняю ему ситуацию и далее мы создаём из вас группу инженеров и техников для помощи сапёрам венгерской армии, Гонведшега.

— Это долго?