Парашюты над Вислой

— Вы могли быть и немцами — но хлопаки принесли вот это, — с этими словами поляк, подняв лежащий на полу мешок, достал из него банку из-под американского колбасного фарша. И продолжил: — Теперь твоя очередь, пан капитан…

Савушкин вздохнул.

— Ваша взяла, пан Заремба. Збышек передаёт вам привет и просит вспомнить хлеб и сало, что вы делили на позициях под Барановичами… в Люблинском пехотном полку пятнадцатой дивизии.

Поляк вздохнул.

— Был такой полк, и была такая дивизия… А сало мы делили из рождественских посылок. Наш полк считался «сиротским», бо Люблинщину немцы заняли в пятнадцатом году… И нам присылали подарки из-под Ижевска, там было много эвакуированных поляков, они стали «крёстными» нашего полка… — Помолчав, уже другим тоном продолжил: — Как я могу вам помочь?

Савушкин подумал и ответил:

— Сейчас я поеду в Ожарув, в фельдкомендатуру. Нам надо легализоваться. Ну а когда вернусь — мы всё решим. Договорились?

Старый поляк кивнул.

— Добже. Я пока покормлю твоих людей и нагрею воды — для мытья и стирки. Немецкий зольдат должен быть образцом порядка и дисциплины! — Иронично добавил пан Заремба. А затем, глянув в окно, выходящее на улицу — удовлетворённо произнёс:

— Машина комендатуры. Думаю, что за тобой…

Тут в голову Савушкина пришла одна мысль.

— Пан Заремба, у вас есть палка? — И показал, как опирается на воображаемую трость.

Поляк кивнул.

— Сейчас принесу. — Встал и вышел; слышно было, как он копался в кладовой, что-то упало, раздалось какое-то шуршание — после чего хозяин вернулся на кухню, торжественно неся в руках богатую старинную трость чёрного дерева, инкрустированную серебром, с серебряным же набалдашником.

— Вот! Подарил пан профессор Стефан Жеромский, в октябре тридцать девятого, когда я вывез его из Варшавы. Теперь он в Швеции, а его палка — здесь…

— Я возьму на время, попользоваться? Для немцев я ранен… — и Савушкин указал на повязку на голове.

Поляк пожал плечами.

— Бери, мне она пока не надо…

Знатная вещь… Ладно, надо озаботиться планом действий при негативном развитии событий. Ну, например, на тот случай, если его в комендатуре раскроют и застрелят — или, того хуже, насмерть споят шнапсом… Савушкин окликнул своего заместителя:

— Котёночкин!

Лейтенант тут же выскочил из дальней комнаты и застыл в недоумении — не зная, как отвечать. Савушкин усмехнулся.

— Можно не яволить. — Помолчав и дав лейтенанту время на осознание того факта, что они раскрыты — продолжил: — Я еду в комендатуру. Если к трем часам по варшавскому времени не вернусь — грузитесь и уходите в лес. Но недалеко. Наблюдайте за домом. Ну а если меня не будет и к шести — всё, аллес, командир группы с этого мгновения ты, и вы продолжаете выполнять задание уже без меня. Всё ясно?

Котёночкин обреченно кивнул.

— Так точно, товарищ капитан!

Савушкин улыбнулся.

— Не дрейфь, лейтенант! Вряд ли комендант меня разоблачит. Документы в порядке, я фронтовик, он тыловая крыса, у нас разная война. Фронтовик меня бы махом раскрыл, а с этим есть большой шанс легализоваться… Всё. Иди.

Савушкин встал, и, опираясь на трость, вышел во двор. У «опель-капитана», остановившегося у ворот дома, неспешно курил пожилой грузный дядька лет пятидесяти, в довольно нелепо сидящей на нём военной форме.

— Feldkommandantenbüro in Ozaruw? — строго спросил у него Савушкин.

— Jawohl, Herr Hauptmann! — толстый увалень попытался вытянутся во фрунт, но у него это очень плохо получилось.

— Hauptmann Weidling, die vierte Felddivisionen der Luftwaffe. Lass uns gehen! — и решительно открыл заднюю дверь. Водитель сделал было попытку выслужится — но, увидев, что чужой офицер мало внимания придаёт чинопочитанию, махнул рукой и сел за руль.

«Опель», выплеснув клуб сизоватого дыма в ворота пана Зарембы, развернулся и неспешно поехал по деревенской улице, пугая зазевавшихся кур и бешено раздражая собак. Машин они, что ли, не видели? — про себя изумился такой собачьей ярости Савушкин.

Что ж, первый экзамен на польской земле вот-вот начнется. И принимать его будет довольно пожилой, судя по голосу, обер-лейтенант фон Тильзе, Густав-Вильгельм. Пруссак — судя по фамилии, берлинец — судя по реакции на berlinerisch Савушкина, дворянин — судя по «фон». Что ж он, дожил до таких лет, а всё в старших лейтенантах ходит? Ему, Савушкину, всего двадцать семь, а он уже капитан… Ладно, это мы пропустим. Сам расскажет, если захочет. Теперь — о языке. Самая деликатная тема…