Парашюты над Вислой

— И не только… — Помолчав, продолжил: — Понимаете, Эрнст, та война, в которой я участвовал молодым — была войной; взрослые мужчины убивали друг друга во имя каких-то своих целей; дело обычное. Войны были и будут — они в природе человека. Но тут, в Варшаве… — По лицу барона пробежала гримаса отвращения: — Это не война. Это убийство. Происходит чудовищное, то, в чём человек — если он хочет остаться человеком — участвовать не должен. И, говоря чесно, я очень рад, что попал к вам в плен. Чем всё это закончится — я не знаю, но в штрафную бригаду я точно не вернусь. Слишком там воняет кровью… Убитые дети и женщины — не то, чем может гордится мужчина. И если придется выбирать — то лучше я стану поляком и инсургентом — чем вернусь в ряды немцев-штрафников. Да и не немцы это — безродная мразь…

Тут в дверь их комнаты постучали, и на пороге возник пан Яцек Куронь — которого Савушкин уже не чаял более увидеть.

— Пан комиссар, наконец-то! Бойцы АК задержали нас для выяснения, а нам надо на Жолибож!

Пан Куронь улыбнулся.

— Я рад, что вы живы, мой друг. И что все ваши бойцы невредимы. К тому же у вас пополнение? — и пан Куронь кивнул на фон Тильзе. Тот молча поклонился, Савушкин же счел необходимым внести ясность:

— Это военнопленный. Бывший комендант Ожарува. Он пойдёт с нами.

Пан Куронь кивнул.

— Ваше право. — Помолчав, продолжил: — Если вы хотите сегодня попасть в Жолибож — собирайтесь, я вас отведу к майору Шведу. У меня к нему есть одно дело. И кстати, вас разыскивает одна особа…

Глава двадцать первая

В которой происходит много неожиданного, немного странного и кое-что удивительное…

Тепло, даже жарко, яркий солнечный день… Савушкин, осмотревшись вокруг, спросил у пана Куроня:

— Ночью немцы пытались атаковать баррикады на Длугой… Кажется, так эта улица называется. Чем там всё закончилось?

Пан Куронь пожал плечами.

— А кто вам сказал, что закончилось? Немцы продолжют атаковать на Налевках и Длугой — наши баррикады запирают проход на площадь Красиньских. Сегодня, скорее всего, немцы займут Арсенал — там осталась всего одна рота из батальона Хробрего, к тому же пожар никто не тушит… Дальше будем сопротивлятся в пассаже Симмонса.

— Понятно. А куда будете отходить, когда немцы окончательно загонят вас в подвалы?

Пан Куронь тяжело вздохнул.

— Идут разговоры об эвакуации на Жолибож… Но по тем каналам, что есть, можно будет эвакуировать полторы-две тысячи бойцов, но никак не весь гарнизон Старувки, тем более — с гражданскими… Ну вы сейчас всё сами увидите…

С северо-запада донеслась серия разрывов — стопятимиллиметровки, определил Савушкин. Пан Куронь с тревогой на лице бросил:

— По больнице Яна Божьего на Бонифратерской.

— Далеко от входа в наш канал?

— Не очень. Но тут всё рядом…

Ещё одна серия из десятка разрывов гаубичных снарядов содрогнула землю.

— Это где? — спросил Савушкин.

— Это по заводу «Фиата» на Сапежиньской. Давайте быстрее, у нас мало времени…

Хоронясь под стенами развалин, разведчики, ведомые паном Куронем, рысью промчались по переулку и вышли на широкую улицу — на западе которой, метрах в восьмистах, кипел бой. Савушкин вслушался — ружейно-пулемётная стрельба перемежалась уже знакомым автоматным стрёкотом. Глухо ухали миномёты, резко, со звоном, били танковые орудия. Плотно рядят, причём с обеих сторон… — подумал Савушкин.

Они дошли до знакомого входа в канал. Отсюда они выбрались две недели назад, сюда же и вернулись. Ну что ж, здравствуй, варшавская канализация! Давненько мы тебя не обоняли…

— Спускаемся?

— Погодите, сейчас подой дет проводник. — Пан Куронь с плохо скрываемой тревогой прислушивался к звукам продолжающегося боя на западе.

Савушкин кивнул в ту сторону.

— Кто-то из знакомых воюет?

— Наш батальон. Армии Людовой. Мои друзья и знакомые… А вот и проводник! — радостно промолвил пан Куронь, указывая на вылезающего из ямы мальчишку лет четырнадцати, с автоматом на плече. Савушкин кивнул на оружие проводника:

— Як называйся твоя машина?

— Sten. — коротко бросил мальчишка. И добавил с гордостью: — Angielski karabin maszynowy. Z Londynu![209] — Деловито осмотрел группу, удовлетворённо кивнул и сказал: — Dobrze, że nie ma rannych i kobiet. Wir obalił wczoraj trzy…[210] — Коротко бросил: — Za mną! — И полез вновь вглубь колодца.

Жуткая вонь ударила в нос Савушкину — чёрт, он уже отвык от этого мерзкого запаха… Ближайшие несколько часов придется дышать ртом — а лучше бы, конечно, и вовсе не дышать! Жаль, так не получится…

— По одному. Первым — Некрасов, я замыкаю. Густав, вас ждёт суровое испытание. Отнеситесь к нему стойко, как немецкий офицер и дворянин! — С плохо скрываемой иронией обратился Савушкин к фон Тильзе. Тот лишь молча кивнул в ответ.