Паразиты

В театре: "Добрый вечер" - привратнику, "Добрый вечер, мисс" - и по коридору в уборную, бросив быстрый взгляд на его закрытую дверь. Да, он уже здесь; за дверью слышен его голос. Забыта недавняя апатия; теперь Мария возбуждена, бодра и готова к предстоящему вечеру. А как заманчиво будет при всех сказать ему: "Привет, какой замечательный день", словно они только что встретились, а не расстались два часа назад. Будем притворяться, будем играть. Постоянно притворство, постоянно игра. А как забавно время от времени намекать, что она знает его гораздо лучше, чем остальные; словно ненароком обронить при случае: "Ах, да, он сказал, что у нас будет дополнительный утренний спектакль". "Когда? Когда он вам об этом сказал?" "Ах, не помню. Два дня назад за ленчем". И молчание. Выразительное молчание. И несомненная враждебность. Марии было все равно. Что ей до их враждебности?

Стук в дверь.

- Сегодня зал битком. В амфитеатре стоят, - прозвучал чей-то голос. - В первом ряду мой приятель.

- Правда? - сказала Мария. - Надеюсь, он доволен.

Кого интересует приятель этой недотепы?

Через полчаса она, Мария ждала в кулисах. Слышала его голос - он стоял у декорации, изображавшей окна, спиной к публике и строил ей рожи; он только что произнес смешную реплику, и пока она ожидала своего выхода, до нее докатились теплые, дружелюбные волны смеха. Атмосфера теплоты и дружелюбия царила в зале, на сцене, и Мария перед самым своим выходом тоже состроила ему рожу. И так они снова кого-то дурачили. Неважно кого - Папу или Труду, его тоскливую жену или назойливого секретаря, труппу или публику... они показали бы "нос" всему свету, самой жизни: ведь стояла весна, цвел апрель, а Марии шел только двадцать второй год, и ей было все нипочем.

Для Найэла это был Париж в разгаре лета...

Квартира помещалась в довольно грязном квартале в стороне от Рю де Нейи, но комнаты были просторными с балконами за высокими окнами и, если становилось слишком жарко, можно было закрыть ставни. За домом был небольшой двор, где жила консьержка; в темном, мрачном дворе постоянно что-то проветривалось, бродили кошки, отправляя свои потребности, но запах чеснока был сильней кошачьего запаха, запах табака Caporal, который курил прикованный к постели муж консьержки, убивал все прочие запахи.

Квартира находилась на шестом этаже, окна выходили на улицу и парижские крыши. Справа от них вдали виднелись верхушки деревьев Булонского леса и Рю де Нейи, поднимавшаяся к Площади Звезды. Гостиная была почти пустой, но уютной. Фрида выбросила из нее громоздкую мебель и купила разрозненные предметы из нескольких гарнитуров, которые время от времени пополняли убранство ее апартаментов: старинный нормандский шкаф для посуды, стоявший в углу, раздвижной стол с открывающейся крышкой и, конечно, картины, коврики, ковровые дорожки. Но главным украшением гостиной был рояль - кабинетный Стейнвей*. Для Найэла это была единственная вещь, заслуживающая внимания, поскольку будь комната обставлена хоть бамбуковой мебелью, он бы ничего не имел против.

В спальне, которая тоже выходила на улицу, стояли кровать Фриды, большая и удобная, и маленький жесткий диван, купленный специально для Найэла: Фрида не могла постоянно держать его в своей кровати, говоря, что это мешает ей заснуть.

- Но я не лягаюсь, - возражал Найэл. - Я лежу тихо и не шевелюсь.

- Знаю, ягненок, но я все равно чувствую, что ты рядом. У меня всегда была отдельная кровать, и я не хочу менять своих привычек.

Найэл окрестил свой диван Санчо Пансой*. Маленький диван рядом с большой кроватью напоминал ему иллюстрации Гюстава Доре* к "Дон Кихоту" маленький белый пони рядом с высоким конем. Найэл просыпался утром на Санчо Пансе и бросал взгляд на кровать Фриды, проверить спит она или нет; но под простынями никогда не вырисовывались округлости лежащей под ними фигуры. Фрида уже встала. Она всегда рано вставала. Некоторое время Найэл лежал на диване и через раскрытое окно смотрел на голубое небо, прислушиваясь к ни с чем не сравнимым парижским звукам, которые с самого раннего детства вошли в его плоть и кровь.

День обещал быть знойным. Воздух уже дышал белым августовским жаром. Розы, купленные вчера Фридой, увяли и поникли головками. Женщина из квартиры этажом ниже выбивала на балконе ковер. Найэл слышал равномерные глухие удары. Потом она позвала своего маленького сына, который играл на улице; голос ее звучал резко и звонко.

- Vite, vite, Marcel, quandje t,appelle*.

- Qui, maman, je vien** - ответил Марсель, хорошенький маленький мальчик в черном костюмчике и берете, съехавшим на бок.

* Быстрее, быстрее, Марсель, сколько можно звать? (фр.).

** Да, мама, иду (фр.).

Найэл вытянул ноги. Он вырос еще на дюйм, и его ноги свисали с дивана.

- Фрида! - позвал он. - Фрида, я проснулся.