Паразиты

Когда Найэл сидел недалеко от Фриды, он иногда давал ей пинка под столом - та приходила в себя, улыбалась ему и, обращаясь к своим друзьям, говорила: Niall s,ennuie****. И все оборачивались к нему и тоже улыбались, словно он был двухлетним ребенком.

* Рассказчики (фр.).

** Я вспоминаю (фр.).

*** Это наводит меня на мысль (фр.).

**** Найэл ревнует.

Они называли его L'enfant* или даже L'enfent gate**, а иногда, и это было хуже всего, Le petit Niall***.

* Дитя (фр.).

** Капризный ребенок (фр.).

*** Малыш Найэл.

Наконец, они поднялись из-за стола и ушли; когда исчез последний из них, у Найэла вырвался громкий вздох облегчения...

- Зачем ты их приглашаешь?

- Я люблю поговорить. Люблю своих друзей, - ответила Фрида. - Кроме того, у человека, который пришел сегодня с Раулем, большие связи в музыкальном мире не только Парижа, но и в Америке. Он может очень помочь тебе.

- Да будь у него связи хоть в самом аду, мне наплевать, - сказал Найэл. - Он страшный зануда. И мне не нужна ничья помощь.

- Выпей еще пива.

- Я больше не хочу пива.

- Чего же ты хочешь?

Чего он хочет? Найэл посмотрел на Фриду и задумался. Она прикурила следующую сигарету от окурка предыдущей и вставила ее в мундштук. Зачем она так много курит? Зачем позволяет парикмахеру делать эту дурацкую желтую прядку в своих волосах? С каждым разом она становится все более желтой, засушенной и очень ее портит. Из-за нее волосы Фриды стали похожи на сено.

Стоило такому сравнению мелькнуть в его голове, как Найэл почувствовал раскаяние. Что за ужасная мысль. Как могла она придти ему в голову? Фрида прелесть. Она так добра к нему, так ласкова. Он любит Фриду. Повинуясь внезапному порыву, Найэл через стол дотянулся до руки Фриды и поцеловал ее.

- Чего я хочу? Конечно же, всегда быть только с тобой, и чтобы рядом никого не было.

Фрида скорчила гримасу; Найэл рассердился, окликнул гарсона и попросил принести счет.

- В таком случае, пойдем, - сказала Фрида. - Прогуляемся перед обедом.

Она взяла его под руку, и они с явным удовольствием пошли по бульвару, разглядывая прохожих. Даже теперь, когда солнце скрылось на западе и в многочисленных кафе стали зажигаться первые огни, было не меньше восьмидесяти градусов*. Все шли без пиджаков. Без шляп. Подлинные добропорядочные парижане разъехались в отпуска и вечерняя толпа состояла в основном из лавочников, вышедших подышать воздухом менее удушливым, чем тот, которым они дышали весь день; были в ней и сельские жители и выходцы из южных стран. Все они прогуливались лениво, вяло, с улыбкой на губах, у всех были блестящие от пота лица, влажная одежда прилипала к телу, а волны знойного воздуха, разлитого над бульваром, ударяли в лицо. Небо подернулось желтоватой дымкой, и вскоре янтарное зарево, идущее с запада, заполыхало над городом, играя на крышах домов, мостах и шпилях.

Внезапно везде зажглись огни, и небо из янтарного превратилось в багряное; но зной не спадал. Через мосты с шумом проносились такси, переполненные разгоряченными, вспотевшими взрослыми и усталыми после дневной прогулки бледными детьми. Такси гудели, визжали тормозами, резко сворачивали; регулировщик яростно свистел и размахивал жезлом. Совсем как Салливан в те далекие годы, когда он стоял перед оркестром с дирижерской палочкой в руке. Вот-вот зажгутся огни. Огни театральной рампы. Занавес поднимется, и Мама в медленном танце поплывет по сцене.

- Дальше я идти не могу, лапочка, - сказала Фрида. - У меня болят ноги.

На ее утомленном лице появились морщинки усталости, и она тяжело опиралась на руку Найэла.

- Пожалуйста, - взмолился Найэл, - еще совсем немного. Вечер принес с собой новые звуки, а огни превратили их в мелодию. Послушай, Фрида, послушай.

Они стояли около моста; огни сверкающими золотыми кольцами отражались в Сене, вдали нескончаемая золотая река поднималась к Елисейским Полям и к Площади Звезды. Мимо них направо, налево, прямо тек все увеличивающийся поток машин, посылавших в лица людей волны теплого воздуха, нежные, как взмахи веера. Найэл явственно слышал звуки, звуки, похожие на биение пульса; они рождались из визга машин, из манящих огней, раскаленных тротуаров, темнеющего неба.

- Я хочу еще погулять, - сказал он. - Я мог бы гулять до бесконечности.

- Ты молодой. Можешь гулять и один.

Но тщетно, очарование не здесь, не рядом. Оно там, за Елисейскими Полями, но если подняться на вершину холма, к Площади Звезды, оно снова исчезнет, улетит к могучим благоухающим деревьям в самом сердце Булонского леса, затаится в густых ветвях, в мягкой траве. Его нельзя коснуться руками. Оно вечно ускользает от вас.

- Хорошо, - сказал Найэл. - Я возьму такси.

Теперь они вновь ничем не отличались от прочих людей, снующих по тротуару. Над улицами - гудки машин, крики прохожих, свистки регулировщика. Они сами нарушили очарование. Сами позволили очарованию исчезнуть.

- О чем ты думаешь? - спросила Фрида.