Последний час в коррекционном классе проходит прекрасно. Мы снова играем с линейными уравнениями – теперь с двумя переменными. Дейрдре снова притворяется, что флиртует со мной. Флетчер лучится радостью и поддержкой, как будто не знает, кто я такой. Как будто думает, что не зря тратит на меня время. Разве он не видит, что перед моим носом навеки повис микрофон? А отражатели? А прожекторы? Разве он не видит, как ходит со мной по школе оператор? Разве не сверкает у меня на груди полная черных пятен таблица моего поведения?
После школы мне сразу нужно идти на работу. Бет просит меня поработать в пятом окошке, а я говорю, что не могу:
– Мне нужно работать в седьмом, помните?
Она вздыхает:
– Но оттуда же ближе к кулеру и прочему!
Я развожу руками:
– Мне правда нужно седьмое окошко.
Она кивает и просит женщину из седьмого окошка перейти на пятое. Она меняет местами кассы, хотя мы еще не открывались и в них обеих лежит по сто пятьдесят долларов. Потом она снова вздыхает.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Да, тяжелый день.
Никогда не видел ее такой подавленной. Бет шикарна. Она всегда шикарна. Я бы влюбился, если бы ей не было под пятьдесят. Она полная моя противоположность – она живет с собственном солнечном штате. Сокращение «СШ». СШ и ЗЛ расположены на противоположных побережьях. На ее побережье сплошные пляжи и волны под семьдесят пять градусов, а у меня скалы и ледяная вода.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спрашиваю я. Она качает головой и устало улыбается:
– Ты можешь проследить, чтобы всем хватало льда.
Я слежу, чтобы всем хватило льда, заворачиваю хот-доги и делаю все, чтобы Бет перестала вздыхать. Она не должна быть такой.
– Эй, Срун! – кричит из прохода Николз. – Сегодня ты будешь хорошим мальчиком или мне придется спустить на тебя Тодда?
Тодд, похоже, жалеет, что пришел с ним. Николз ведет себя по-идиотски, а еще Тодд прекрасно знает, что я вырублю его с закрытыми глазами. Я продолжаю заворачивать хот-доги и слышу только шум в ушах и биение собственного сердца.
А потом появляется она. Она стоит рядом и говорит:
– Джеральд, давай я тебе помогу?
Я ошеломлен и не знаю, что делать и говорить, так что я просто киваю и мы молча вместе заворачиваем хот-доги. Она берет большие хот-доги и заворачивает в серебряную обертку, а я заворачиваю обычные в синюю. Остальные пять кассиров занимаются чем-то еще. Мне плевать. От нее пахнет ягодами.
– Почему ты все время в седьмом окошке? – спрашивает она.
– Не знаю.
– Правда не знаешь?
– Меньше народу. И нет аппарата для расчета картой.
– Ой, ненавижу его, – кивает она и морщит нос.
– Ага.
– Ага.
Я минуту думаю, как продолжить разговор, и спрашиваю:
– Так, может, тоже сменишь окошко? Второе и пятое тоже не принимают карты.
– Во втором я стоять не могу, – отвечает она, – потому что, – ее голос падает до шепота, – мне нет восемнадцати.
– А в пятом?
– Мне… мне просто нравится первое окошко. Там я чувствую себя как дома. – Я не отвечаю, и она добавляет: – Теперь ты, наверно, считаешь меня странной.
Ее лицо вытягивается.
– Нет, я… я всегда в седьмом окошке по той же причине. Мне здесь нравится.
Я не добавляю, что мне здесь нравится потому, что в первом окошке работает она и я в нее влюблен, хотя мы даже не знакомы. Нет, этого я говорить не стану.
– Ага, – отвечает она. – Думаю, у всех есть свои странности.
========== 15. ==========
Я несколько раз замечаю, как она смотрит на меня от своего окошка. Когда народу много, между первым и седьмым окошком много места. Я посчитал, пока ходил наполнять ведерко со льдом: девятнадцать шагов. Я начинаю думать, что встречаться со мной уже не слишком опасно. Да, конечно, Роджер считает, что девушки умеют доводить до ручки и мне не надо в это лезть, но она милая. И забавная. И мы оба странные. Она – потому что все время пишет в маленькой книжечке. Я – потому что раньше я повсюду срал. И потому что наношу боевую раскраску перед школой. И потому что в тринадцать лет я отгрыз одному парню кусок лица.
Здесь надо кое-что прояснить. Том Забыл-Фамилию сам напрашивался. Да, я сейчас говорю строго в недопустимых для борьбы с гневом терминах. Теперь я понимаю, что Том просто вел себя как кретин, а я сам виноват, что откусил от него кусок. Том не заслужил дырку в лице. Я не заслужил справедливости. Но как бы то ни было. Он всегда звал меня Сруном. Ни разу не назвал Джеральдом, вообще ни разу – только Сруном. В средней школе мы с ним два года подряд учились в одном классе – седьмой и восьмой класс. Как будто и без него в средней школе было просто.