Парень из реалити-шоу (ЛП)

Перед Николзом и Тоддом я обслуживаю три семьи, а когда они доходят до стойки, они тихо шепчут, что им надо, и Тодд протягивает мне десять баксов. Два «молсона». Пока я украдкой наливаю им пиво, Николз бормочет всякую хрень, а я борюсь с гневом так, как советует мой психолог. Я ничего не слышу, вдыхаю, выдыхаю и считаю до десяти. Я вслушиваюсь в гул толпы, болеющей за очередного накачанного идиота. Я наблюдаю, как над кружкой поднимается пена. Я думаю о том, как я должен себя любить. «Только ты сам можешь разрешить себе злиться». Но сколько бы сеансов борьбы с гневом я ни посетил, я все равно знаю, что будь у меня пистолет – я выстрелил бы в спину уходящему с пивом Николзу. Я знаю, что это убийство, и помню, что это значит. Это значит, что я сяду в тюрьму. С возрастом я начинаю думать, что, наверно, туда-то мне и надо. Там много таких же злых парней, как я. Это просто какой-то клуб для злых. Если объединить все тюрьмы Америки и составить из них отдельный штат, он будет называться Злобный. У него будет аббревиатура для почты, как у всех остальных: ЗЛ. Думаю, мы возьмем индекс 00000.

Во время короткого просвета в голодной и разгоряченной толпе болельщиков я протираю стойку. Я собираю крышки от стаканов. Я считаю, сколько у меня осталось хот-догов. Я отчитываюсь Бет, что у меня закончились крендели. Когда я заканчиваю пересчитывать хот-доги за соседней стойкой и встаю на ноги, я вижу, как толпу прорезает она – Таша. Моя старшая сестра. С ней идет ее парень Дэнни, который в лестнице социальной иерархии стоит ниже нас на два пролета и еще ступеньку. Мы живем в огороженном товариществе в типовых маленьких дворцах. Дэнни живет в товариществе съемных однокомнатных трейлеров семидесятых годов постройки. У них даже нет асфальта на дорогах. Я не преувеличиваю. Их район похож на гетто для деревенщин. В общем-то, мне плевать. Таша дрянь, и я ее ненавижу. Надеюсь, она залетит от него, они поженятся и родят сотню мелких бледных любителей рестлинга. Впрочем, стрелять в Ташу я бы не стал. Мне слишком нравится наблюдать, как ее жизнь катится под откос. Смотреть, как мама каждый день переваривает то, что Таша вылетела из колледжа и встречается с неандертальцем, – наверно, самое большое удовольствие в моей жизни. Наверно, только это и не дает мне сесть в тюрьму.

========== 2. ==========

Я живу милях в десяти от РЕС-центра, в городке под названием Блю-Марш – не-синем не-заболоченном не-городке. Это просто кучка товариществ с торговыми центрами в промежутках.

Я возвращаюсь домой к десяти, и свет уже не горит. Мама легла спать, ведь она очень-очень рано встает, чтобы заниматься спортивной ходьбой и придумать новые крутые рецепты смузи на завтрак. Папа, наверно, еще сидит со своими приятелями, тоже агентами по недвижимости; они курят сигары, пьют то, что модно пить в среде разбогатевших на чужом жилье кретинов, и обсуждают экономику и то, как хреново быть ими.

Входя в коридор, ведущий к кухне, я слышу знакомый звук: деревенщина Дэнни дрючит Ташу. Если бы я привел домой девушку и занимался с ней этим так громко, меня выгнали бы из дома. А Таша – что Таша? Нам всем надо делать вид, что мы ничего не слышим. Однажды она орала на весь подвал, когда мы с мамой и Лизи ужинали. Это был последний год, когда Лизи еще жила с нами. Мама не закрывала рта, пытаясь заглушить шум, как будто кто-то из нас троих мог не понять, что происходит:

– А вы знали, что на выходных в «Босков» распродажа белого белья? Нам не помешают новые простыни и полотенца, думаю, зайду туда в субботу утром, ведь чем раньше, тем обычно лучше выбор, и мне хотелось бы найти синие полотенца под цвет ванной на втором этаже, а в прошлый раз я купила красное белье, и оно, конечно, прекрасно, но все еще слишком грубое, а сейчас в продаже должна быть хорошая фланель, а зимой фланель придется очень кстати, помните? Бла-бла-бла-бла-бла.

Я съел, наверно, семь ложек вкусного ростбифа с картофельным пюре и понял, что с меня хватит. Я подошел к двери подвала, открыл ее и заорал:

– Если ты не прекратишь вставлять моей сестре, когда я ужинаю, я спущусь и надеру тебе жопу! Имей уважение, чтоб тебя не поимели! – и хлопнул дверью.

Мама перестала распинаться о полотенцах и постельном белье и посмотрела на меня так, как смотрела на всех с начала времен. В ее взгляде читалось: «Таша не виновата». И еще: «Мы не можем ей запретить». Или, как объясняла это Лизи: «Таша неадекватна, а мама почему-то делает вид, что все в порядке. Не знаю, почему, и мне плевать. Я уберусь подальше отсюда так быстро, как только смогу». И Лизи сдержала слово. Она уехала аж в Глазго, Шотландия, и изучает там одновременно литературу, психологию и экологию, одновременно умудряясь работать официанткой и по многолетней привычке куря травку. С тех пор, как уехала, она не звонила домой. Ни разу. Она написала маме, что нормально добралась, но ни разу не звонила. Прошло три месяца.